gopnikus-sapiens
Фанф про Роршеха.
Тут буду постить еще фанфы, по мере перевода
Название: Обязательство
Автор: Misya
Рэйтинг: R
Категория: Gen
Персонажи: Роршах (Уолтер Ковакс)
Жанр: Angst, Drama, General
Предупреждения: содержит сцены насилия, широкомасштабный фанатичный кретинизм
Дисклэймер: все персонажи принадлежат Алану Муру.
Оригинал здесь: watchmenfic.beautifulsinner.net/viewstory.php?s...
Но хуже всего другое - неожиданно появившееся выражение надежды и благодарности на лице миссис Роуч...
Роучи - хорошие люди. Это видно по тому, как они обращаются со своими детьми.
Блэр - не единственный их ребенок, у них есть еще одна дочь, восьмилетняя Сьюзан, и девятилетний сын Дэвид. Миссис Роуч прилежная домохозяйка, у мистера Роуча доброе лицо. Они пригласили тебя в свою скромную квартиру, и ты решил, что отказаться было бы невежливо. По всей кухне развешаны детские рисунки, а в чистой комнате пахнет кофе и домашней стряпней, хорошей, а не той, что обычно ассоциируется с грязными столовыми. Это уютная маленькая обитель нормальных честных людей, нечто ближе всего подходящее по определению к Американской мечте, чем ты когда-либо надеялся увидеть в своей жизни. Ты чувствуешь себя единственным, что здесь не к месту. Именно такие семьи заставляют тебя больше, чем когда-либо, поверить в то, что бедность не всегда является оправданием несостоятельности или слабого духа. Видишь ли, говорит кухня, у этих людей не так уж много денег, но они счастливы и так. И они действительно бедны. Нет смысла пытаться приукрасить этот факт. Если бы они не были бедными, они не жили бы в таком скверном районе. Они почти наверняка единственная белая семья во всем здании.
Старый спаниель дремлет в углу на коврике. Он косится на тебя с недоверием, но ты можешь представить, как дети гуляют с ним в каком-нибудь уютном парке, кидают ему мячик, чтобы он приносил его в зубах, как все нормальные дети.
Ты садишься за кухонный стол. Роучи побаиваются тебя, это видно по их бегающим глазам, по быстрым, резковатым движениям рук, но их бдительность и вежливое обращение также вызывает уважение. Ты им не нравишься, но они готовы с этим примириться, ради блага своей дочери.
Блэр отсутствует уже две недели, и это отражается на лицах ее родителей. Миссис Роуч сжимает руку мужа и говорит, не глядя на тебя.
Вы втроем обсуждаете ситуацию. Ты задаешь привычные вопросы. Где ее последний раз видели. Во что она была одета в день исчезновения. Дорога, по которой она скорей всего могла пойти. Она пропала в понедельник, как всегда пошла в школу, но домой не вернулась. (Ее имя было написано на коробке для ланчей. Скорей всего, похититель все спланировал заранее.) На следующий день семье поступил звонок с требованием выкупа. Им велели оставить сумку с наличными в одном заброшенном доме. Звонивший не указал, в какой срок должно быть выполнено требование. Роучи говорят, что дом находится под наблюдением полиции, в надежде, что похититель может заявиться туда.
- Очевидно, полиция делает все, что может, - говорит миссис Роуч. - Но...
Роучи знают о твоей способности добиваться результатов. Они в курсе, что ты не обманщик. Они рады, что ты откликнулся на их просьбу помочь.
В какой-то момент ты обнаруживаешь, что, в порыве самонадеянности, обещаешь миссис Роуч вернуть ее дочь домой, невредимой.
Слова срываются с языка, до того, как ты успеваешь их обдумать. Ты незамедлительно жалеешь, что сказал то, что сказал. Ты знаешь, что всякие подонки делают с маленькими детьми. И все же, может быть, надежда есть; учитывая, какую цель он выбрал, и как ошибся, перепутав семьи, ты наверняка имеешь дело с похитителем, не блещущим интеллектом и сообразительностью. Твоя репутация заслуженная, и тебя не тормозит бюрократическая волокита. К тому же, важно соответствовать высоким моральным устоям, когда берешь на себя подобные обязательства.
Ты не можешь взять свои слова обратно.
Но хуже всего другое - неожиданно появившееся выражение надежды и благодарности на лице миссис Роуч.
*
Ты попросил бы помощи у Дэниэла Драйберга, но он в Массачусетсе. И хотя было бы нечестно на него за это обижаться, но ты вынужден признать, что Дэниэл вечно все делает не вовремя.
Так что, ты действуешь в одиночку. Пытаешься взять отгул на работе, но босс не горит желанием тебя отпускать ни с того ни с сего. Ты можешь соврать ему что-нибудь, вроде того, что тебе нужно срочно уехать по личному делу, но от вранья у тебя мурашки по коже.
Ты справишься. Все равно ты проводишь расследования ночью, а при свете дня можно продумывать свой план действий, пока работаешь. Хуже всего то, что у тебя может вовсе не остаться времени на нормальный сон, но ты достаточно вынослив, и сможешь выдержать усталость. Тебе невыносима даже мысль о том, что похищение может оставаться нераскрытым дольше месяца.
Как только становится темно, ты облачаешься в свой костюм.
Ты уже чувствуешь, как внутри поднимается смутное ощущение тревоги, угрожающее сломить твою уверенность. Одиночные похищения редко заканчиваются чем-то хорошим. Ты мог бы предположить, что полиция предпримет особые меры, чтобы обнаружить невинную девочку, но Блэр отсутствует уже пол месяца, а пол месяца это очень, очень долго. Быть может, дело отложили из-за всякой бессмысленной бюрократической возни, или вовсе заморозили из-за сокращений в бюджете; ты прекрасно знаешь, с какой легкостью система подводит собственных граждан, которых по идее должна защищать. Или всему виной нехватка огласки. Похищение не так уж и сильно заинтересовало прессу, как можно было ожидать.
Тебе интересно, как далеко полиция зашла со своим расследованием. Они несомненно прочесали всю территорию. Наверняка допросили курьеров и прочих свидетелей. Записывали и отслеживали входящие звонки Роучей. Обыскивали их дом.
Тебе бы пригодились их записи по этому делу.
В Совином Гнезде есть свой компьютер с доступом к базам данных полиции Нью-Йорка, ФБР и Интерпола. У тебя нет контактов с представителями закона, но Дэниэл дружит с Холлисом Мэйсоном, который все еще общается с парой-тройкой копов. Наверняка он мог бы разузнать об их предположениях.
Тебе этого не хочется, но первым делом ты идешь к Мэйсону.
Мэйсон ведет себя настороженно. Не приглашает тебя в дом. Ты говоришь ему, что нуждаешься в информации, и он говорит тебе, что не может ничего обещать. Впрочем, несчастье Роучей видимо тронуло его, так что у тебя есть надежда, что он хоть попытается что-нибудь выяснить, потому что он хороший человек. Он хороший человек, и ты ему не нравишься. Ты оставляешь Мэйсона и направляешься в Совиное Гнездо.
Вряд ли Дэниэл будет против, что ты залез в его компьютер, к тому же ты ведь приглядываешь за домом в его отсутствие. В подвале всегда сохраняется слабый запах авиационного топлива и сырости. Он хорошо проветривается, но твой нюх не обманешь, даже сквозь маску ты превосходно чувствуешь все запахи. Ты узнаешь это место с завязанными глазами.
Компьютер стоит в углу. Неуклюжая и уродливая штуковина, которая громко жужжит и воняет жженной пылью, когда ее включишь. Ящики с его аппаратным обеспечением выше твоего роста. С каким-то трепетом, ты приближаешься к махине. Вроде бы знаешь как ее использовать, много раз видел, как Дэниэл работает на ней. Но эта штуковина может быть ненадежной. Даже непослушной. Что разумеется смешно. Она же неодушевленная. (Правда Дэниэл иногда с ней разговаривает, но это не считается.)
Ты запускаешь быстрый поиск и вскоре находишь файл Блэр Роуч в базе данных пропавших людей. Там нет почти ничего, что ты итак уже не знаешь, и вдобавок тебе приходится еще раз взглянуть на ее фотографию. Круглолицая маленькая девочка с застенчивой улыбкой и довольно большими темными глазами. Она выглядит счастливой, уравновешенной и доверчивой. (Ты сомневаешься, что она все такая же доверчивая, теперь.) Далее идет список людей, ранее имевших судимости, которые живут неподалеку от ее дома, школы, и на отшибе, где похититель хотел получить свой выкуп. Принтер шумно клацает, распечатывая страницу с их именами и адресами. Когда с этим покончено, ты запускаешь еще кое-какие поиски - хочешь узнать обо всех умышленных похищениях, с похожими обстоятельствами, о которых поступали данные в последнее время - но поиск обещает завершиться только через несколько часов.
А пока есть время, ты решаешь пройтись по местным пабам.
Во многих случаях убийств и похищений, именно ошибки, свойственные любому человеку, и немного удачи - это то, что может помочь вычислить злоумышленника. Не обязательно быть Холмсом, но все же детектив должен быть внимательным, упорным и терпеливым. Похоже, что похититель Блэр уже сделал цепочку ошибок, и вполне вероятно, что кто-то где-то знает что-то. Пока компьютер ищет информацию, ты решаешь выяснить что-нибудь старым добрым способом.
*
Первая остановка - Майк Келлер. У него на совести вооруженное ограбление, он живет всего в миле от места пропажи Блэр, и его указательный палец звучит как ломающаяся ветка.
Люди обычно ждут от тебя этого. Это как представление. Не из тех, что ты не любишь давать. Бар практически пуст, но в нем все еще сидят несколько лунатиков, вперив в тебя свой взгляд. Они представляют собой унылое зрелище, со своими серыми лицами, цепляясь побелевшими пальцами за стаканы с дешевым пойлом. Они в ужасе, но никогда не отворачиваются.
Это заставляет тебя задуматься, как далеко ты должен зайти, чтобы их наконец передернуло от отвращения и развернуло обратно к стойке. Сдается, что пока до этого прилично далеко. Впрочем, до того, что кто-нибудь встал бы и попытался тебя остановить, гораздо дальше.
Майк Келлер вопит и умоляет, и клянется, что не знает ничего ни о какой девочке. Ты в общем веришь ему, но должен убедиться получше.
Ты ненавидишь эти вытаращенные рыбьи глаза, направленные на тебя, так что следующим номером, проворачиваешь его большой палец до тех пор, пока он не выскакивает из сустава. Парень верещит как ребенок, и твой желудок сводит от отвращения, возникает болезненное желание провернуть то же самое с его другим большим пальцем. От этого было бы очень мало толку - он бы только начал орать еще сильнее, как раз так, как ты ненавидишь - но намеренье все равно никуда не исчезает, оно скребется в уголке твоего разума. Ты чувствуешь, как оно двигается под кожей, заставляя кисти рук напрячься. Это как зудящий соблазн отодрать корку с заживающей раны, дотронуться языком до сломанного зуба.
- О черт, Господи! - говорит Майк Келлер. - Я не знаю ничего о ребенке.
Он говорит правду. Ты и так знал, всегда знаешь. Вывихнутый палец был вовсе не обязателен. Ты отпускаешь его.
В противоположность всеобщим убеждениям, ты калечишь людей не затем, чтобы добыть информацию. Редко когда сведения, полученные под давлением, бывают последовательными и надежными. Нет, ты делаешь людям больно потому, что у тебя есть определенная репутация, и ты поддерживаешь ее. Это делает запугивание гораздо более легким процессом, так что ты избавляешься от надобности допрашивать людей, прибегая к лжи и уловкам.
Ты покидаешь бар. Остаток ночи проходит без приключений. Но ты всегда будешь помнить, как все эти глаза смотрели на тебя.
*
Тебе удается поспать часа три.
Наутро, по дороге на работу, тебя чуть не сбивает такси, когда ты пытаешься пересечь дорогу на красный свет. Шофер высовывается из окна и посылает тебе вдогонку проклятья на испанском. Вихрь потенциальных ответных ругательств, (все из них включают слово "понаехавший"), проносится у тебя в голове, но ты ничего не отвечаешь, потому что ты слишком вежливый. Мысленно делаешь пометку в следующий раз быть повнимательней, переходя дорогу. Усталость накладывает на все серый отпечаток размытости. Все станет выглядеть более сносно после того, как выпьешь кофе.
Работа идет быстро. Коллеги оставляют тебя одного. Пытаешься строить какие-то планы, но вдохновение не приходит. В обеденный перерыв засыпаешь прямо на столе. На улице тепло, и было бы неплохо выйти прогуляться, но ты остаешься в помещении, несмотря на отрывистые звуки очередей швейных машинок. Большинство твоих товарищей по работе предпочитают выходить на улицу при любой возможности, только чтобы убраться подальше от пыльного воздуха и сухого химического запаха тканей. Но ты находишь все это странным образом успокаивающим, несмотря на то, что от сыплющихся хлопковых ниток чешутся глаза. Полчаса пролетают как пять минут, и ты уже снова работаешь не покладая рук. Твои глаза прикованы к стрелкам часов до тех пор, пока не приходит время идти домой.
*
Через шесть часов ты снова ныряешь в привычную среду сумеречного Бруклина. Почти сразу натыкаешься на парочку недорослей, выбивающих дух из какого-то пьяного в темном проулке, и по-быстрому разбираешься с ними. Один из подростков делает ноги, оставив своего "друга" валяться на земле кучей поломанных костей. Ты знаешь, что он дышит, потому что он выдувает кровавые пузыри из носа. Ты не убийца.
Пьяница притулился к стене, свернувшись в комок; он медленно поднимает голову и смотрит на тебя. От него несет экскрементами и какой-то странной гнилью, как будто его тело уже начало распадаться. Ты уже видел здесь таких же как он старьевщиков; они всего лишь ходячие груды костей в изодранной одежде, и ты не понимаешь, как они вообще могут протянуть так долго. Однажды ты видел одного еле живого, кожа на его руках отслаивалась заживо - возможно сухая гангрена - и ты даже хотел убить его, зная, что в мире станет одной мерзостью меньше. Пьяница смотрит на тебя снизу вверх подернутыми пеленой глазами, и ты спрашиваешь себя, как человеческое существо вообще может позволить себе докатиться до такого.
А потом ты замечаешь в его взгляде не только страх, но и отвращение.
Это так иронично, что ты готов улыбнуться. Ты не собираешься причинять ему вред, но он этого не знает. Ты оставляешь его там, за компанию с бессознательным телом напавшего на него малолетки.
*
Следующим номером, ты навещаешь Смити Коллинса, у которого судимость за торговлю героином. Ты его не бьешь, просто прижимаешь к стенке и держишь нож для резки бумаги в паре миллиметров от его глаза, и этого достаточно. Он выбалтывает тебе парочку интересных вещей, но ничего по делу Роучей.
Хоть Дэниэл и раскритиковал бы тебя за то, что ты ошиваешься вокруг, тратя попусту время на отдельных преступников, но в твоем безумии есть система. Преступники общаются с другими преступниками. Они образуют извращенное братство, подвид, свой собственный мирок, в котором их пороки воспринимаются как должное. Шлюхи знают дилеров, дилеры знают наркоманов, наркоманы знают воров (еще больше помогает то, что наркоманы и воры частенько одни и те же ребята). Сомнительно, что похититель Блэр не был ни в чем замешан раньше. Взрослые уголовники обычно непременно фигурируют где-нибудь в старых полицейских протоколах, как малолетние преступники.
Ты допросишь еще несколько человек сегодня ночью, а потом еще разок навестишь Мэйсона.
*
Мэйсону нечего сказать тебе, кроме того, что он не любит, когда его будят в час ночи. В конечном счете, ты сдаешься и идешь домой. Какая-то добрая душа наблевала на лестничном пролете, и ты делаешь мысленную пометку поколотить следующего же наркомана, которого встретишь.
Твоя квартира ужасна. Ты поражен, насколько чужой она выглядит. Здесь не всегда было так. Ты обещаешь себе прибраться незамедлительно, как только разберешься с нынешними делами. Избавиться от тараканов полностью конечно не представляется возможным, но когда пол чистый, с ними хотя бы проще справляться.
Вообще-то тараканы это еще пол беды - гораздо больше ты ненавидишь мышей. Когда ты был маленьким, она - это та женщина, которая была твоей матерью - заставляла тебя собирать ловушки, потому что ей самой было слишком тошно это делать (это лицемерие не исчезло в тебе бесследно), и ты ненавидел находить маленьких жалких существ со сломанными шеями. А теперь ты и сам стал замечательным экспертом в этом деле, ловко убивая их ножкой от старого стула, которую всегда держишь под рукой. Один из твоих инструкторов по боксу сказал, что у тебя лучшая реакция, которую он когда-либо видел. (Ты когда-то жил этажом ниже сумасшедшего старикашки, который отстреливал мышей из пневматического ружья, но ты полагаешь, что не докатишься до такого.) Твоя виртуозная техника уничтожителя мышей стала бы хорошим трюком для одной из благотворительных вечеринок, которые так любит устраивать Озимандия. (Дэниэл уже пару лет как сдался, отчаявшись затащить тебя на одну из них. Бог знает, что бы сделал Озимандия, если бы ты почтил вниманием одно из его светских мероприятий. Вероятно, попрятал бы серебро.)
Как бы там ни было, ты делаешь мысленную пометку прибраться у себя в квартире, и отсылаешь ее к списку других таких же, уже пылящихся в отдаленном уголке твоей памяти.
У тебя на стенке висит громадная карта города. Это древняя, разноцветная, драная штуковина, утыканная кнопками и исписанная твоими собственными неразборчивыми каракулями. Немного поколебавшись, ты вынимаешь несколько кнопок, чтобы расчистить пространство, и перераспределяешь их, обозначая дома и места работы известных правонарушителей, которые, как тебе кажется, имеют отношение к делу Роучей. Некоторое время ты еще стоишь и таращишься на карту, уперев руки в бедра, пока не теряешь способность сосредоточиться окончательно.
Наверно стоит поспать, но ты уже не чувствуешь усталости. Ты знаешь, что если даже и попытаешься уснуть, то в конце концов так и останешься лежать, глядя в потолок, пока твой разум будет грызть сам себя. Так что ты садишься на кровати и берешь один из своих дневников.
Ты ведешь дневник с 53 года, когда один из учителей посоветовал тебе попробовать. С тех пор у тебя их набралась уже целая стопка. Их бесчисленное множество перестало влезать на книжную полку, так что теперь они просто располагаются рядом с кроватью в хронологическом порядке.
Начиная с самого 64 года их всегда было две стопки: одна, поменьше, касающаяся борьбы с преступностью, и вторая, побольше, для личных записей о повседневных вещах. Вторую ты никогда не перечитываешь - старые записи как правило ужасно смущают - но тебе нравится хранить их, потому что твоя память не идеальна, и всегда есть возможность, что твои старые дурацкие заметки и наблюдения могут вдруг пригодиться однажды. Это могло бы случиться. Наша вселенная безгранична и непредсказуема, в конце концов. К тому же тебя радует мысль, что если завтра ты умрешь, маленькая частичка тебя все еще будет существовать, надежно спрятанная между этими страницами. (Пусть даже ты и не хочешь, чтобы кто-нибудь когда-нибудь их прочитал, достаточно просто знать, что они существуют.)
Тебе нравится надежная однообразность этого действа, садиться каждый вечер и писать, полностью уходя в процесс. Виденье своих мыслей на бумаге каким то образом кристаллизует их, собирает и выстраивает в последовательные предложения. Журнал - это маленький клочок рациональности, в котором ты можешь представлять себе смысл всего этого мира. Иногда, еще в школе, ты бывал настолько поглощен каким-нибудь предметом, что переставал осознавать, где находишься. И когда ты пишешь в журнале, это немного похоже на то чувство.
Ты пишешь и пишешь, пока твои глаза не закрываются под тяжестью век.
*
Ты в знакомом месте. Темно, хоть глаз выколи, и ты не видишь ничего. Какое-то время блуждаешь, пока не находишь выключатель. Как только загорается свет, ты видишь, что комната полна моли, бьющейся о голую лампочку, свисающую с потолка. Ты открываешь рот, чтобы позвать кого-нибудь, но тут одна из молей залетает тебе в рот - она сухая и мерзкая на вкус, как трепыхающийся кусочек грязной бумаги, она застревает у тебя в горле, и ты не можешь дышать. Ты кашляешь, но тут слышишь голоса других людей, за пределами комнаты, и вдруг пугаешься, что они услышат тебя. Ведь если они услышат, что ты задыхаешься, они раскроют твою челюсть, и запустят руки прямо тебе в глотку, чтобы достать моль, говоря, что это ради твоего же блага. Потом ты просыпаешься.
*
Ты проспал около двух часов. И больше спать уже как-то не хочется.
А еще твой сосед, придурок хиппи, решил, что четыре утра - самое время погромче включить музыку. Ты не собираешься ничего предпринимать по этому поводу, ведь именно из-за разборки с соседом тебе пришлось съехать из твоей предыдущей квартиры. Какое-то время еще лежишь, пытаясь разобрать слова песни - Вы слышали о полуночном бродяге? Всем нужно расходиться... - пока не становится скучно, и ты встаешь и начинаешь бездумно собираться на работу.
В ванной (а сейчас ты живешь в квартире, где есть отдельная ванная, а не одна на всех) ты смотришь в зеркало, с трудом подавляя желание скорчиться, и пытаешься пригладить идиотский завиток волос, который постоянно выбивается. Тебе надо подстричься. Еще одна мысленная заметка. Еще одна вещь, которую ты сделаешь, когда закончишь с делом Роучей. Если просто игнорировать этот завиток и косить глазами куда-нибудь в сторону, ты выглядишь как паршивый четырнадцатилетний подросток. Четырнадцатилетний с глазами восьмидесятилетнего. Ты скребешь ногтями щеку, и оглядываешься в поисках более-менее острой бритвы.
Ты пользуешься станковыми бритвами с тех самых пор, как один из подручных головорезов Младшего босса вскрыл человеку сонную артерию обычной бритвой, у тебя на глазах. Да, ты знаешь, насколько это абсурдно.
Ты не трус. Насилие тебя не трогает. Ты больше обеспокоен, что ловишь себя на том, как рассматриваешь самые обычные предметы домашнего хозяйства, прикидывая, как с их помощью можно причинить боль человеку. Способность видеть во всем импровизированное оружие пару раз спасала тебе жизнь, но все это тебе совсем не нравится и совершенно не уместно, когда например ты пытаешься побриться, съесть свой завтрак или разрезать ткань посреди рабочего дня. Это так нелепо, что должно быть смешно, но почему-то ты вовсе не смеешься.
Ты выходишь из дома рано и тратишь свободное время, инспектируя дорогу, по которой Блэр шла из школы. В такой ранний час тебя никто не видит, и это хорошо. Ты можешь представить, что вообразят себе родители или их дети школьники, если увидят, как ты тут шныряешь, особенно в свете недавнего похищения Блэр.
Дэниэл вообще-то неплохо ладит с детьми. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать. Сложно вычислить, что у них на уме. Если адекватно поразмыслить об этом, ты конечно помнишь, что и сам когда-то был ребенком, но этим все и ограничивается. В семь ты уже ощущал себя как маленькая версия взрослого. Плохо помнишь свое детство.
В конечном счете, ты сидишь в метро рядом с маленьким мальчиком, по дороге на работу, и он как будто следит за тобой краем глаза. Что-то в его выражении напоминает тебе Холлиса Мэйсона. Ты игнорируешь его взгляд и закрываешь глаза. Хотя скоро остановка и ты все равно не проспишь долго. Позже ты будешь дремать на обеденном перерыве, и одному из сотрудников придется трясти тебя за плечо, чтобы разбудить. Это маленькое чудо, что ты не ударишь его спросонья. И когда ты снова остаешься один, то с удивлением замечаешь, что руки слегка дрожат. Ты чувствуешь себя нормально, хоть и немного устало, и вскоре это проходит. Просто это странно, ведь твои руки всегда были такими твердыми.
После работы будет то, что ты назовешь ранней ночной сменой.
Ты снова заявляешься к Мэйсону - на этот раз в более подходящее время для разговора - и он сообщает, что сумел кое с кем переговорить. Согласно его сведеньям, полиция установила командный пункт для расследования в местной церкви, и самая верная их зацепка - это старенький грузовичок, который видел кто-то из свидетелей неподалеку от места, где пропала девочка. Свидетели утверждают, что это был шевроле. Никто не упоминал, что видел, как Блэр садилась в грузовик, но слабая зацепка все же лучше, чем ничего.
У тебя в голове формируется портрет похитителя. Вероятно, мужчина, вероятно неженат, вероятно из низшего слоя социума, вероятно не имеет выдающихся навыков общения, но достаточно ловко похищает ребенка, не вызвав никаких очевидных волнений. Ты конечно хочешь представлять его себе настоящим монстром, но в действительности все обычно гораздо банальней. Наверняка у него лицо человека, которому дети готовы легко доверять. Те самые взрослые, которые выглядят располагающе, обычно и есть самые опасные из всех.
(Особенно, когда ты маленький, и это твои слова против их слов, и ты думаешь, что тебе никто не поверит.)
Ты все еще мысленно возвращаешься к похищению Линдберга. Прошло два месяца, пока мальчика обнаружили, совершенно случайно - и к тому времени от него остался лишь гниющий труп, обглоданный стервятниками. Если это одиночное преднамеренное похищение, с возможной целью убийства, ребенка обычно убивают уже через несколько часов после похищения.
Как ты мог пообещать миссис Роуч, что вернешь ее ребенка домой невредимым?
Какая-то часть твоего сознания отказывается признавать, насколько оптимистично твое обещание. Но ты все еще надеешься, что все получится.
Тебе нужно мыслить шире. Неумно строить преждевременные гипотезы насчет исхода этого дела, потому что тебе, быть может, еще предстоит вернуться назад, пересмотреть некоторые детали.
Ты оставляешь Мэйсона, и идешь домой более длинной дорогой, которой ты обычно ходишь, патрулируя улицы. Тут практически ничего не происходит, кроме того, что ты застаешь парочку черных малолеток, разрисовывающих стену. Ты обычно никак не пересекаешься с чернокожими, пока они не делают что-то противозаконное. Ты нормально общаешься с одним из твоих сослуживцев, Говардом, но он всего лишь исключение, которое подтверждает правило. Если Говард может быть добропорядочным христианином, почему другие черные ведут себя прямо противоположно? Ты прогоняешь этих подростков. Ты быстрее, чем они, и было бы здорово догнать их, но ты слышишь голос Дэниэла с своей голове: "Они всего лишь дети, не стоит наказывать их слишком фанатично". Ты находишь эти сантименты забавными. Если они достаточно взрослые, чтобы работать, то уже должны знать разницу между хорошим и плохим. Такова проблема с этими либералами. Они считают, что все являются непосредственной частью их социальной среды, что отрицательно сказывается на развитии индивидуальных личностных качеств. Людям не обязательно быть жертвами обстоятельств. В конце концов, выбор между добром и злом - это добровольное дело каждого из нас. И все же, ты их отпускаешь. У тебя есть более важные дела.
Тебе удается поспать семь часов.
И все равно ты чувствуешь усталость.
*
На следующий день ты приходишь к Сальваторе Гарза, насильнику, который живет всего в паре кварталов от школы Блэр. Как и все остальные, он клянется, что ничего не знает, и ты ему веришь, но все же переламываешь ему руки во всех местах. Оставляешь его скорчившимся на полу в его квартире, с быстро расползающимися синяками под глазами. Ты знаешь, что скоро его лицо так распухнет и посинеет от побоев, что его и мать родная не узнает.
Слава богу, тебе удается удрать прежде чем приезжает полиция. Наверно его соседи услышали тебя и вызвали их. Ты отчитываешь себя за неосмотрительность.
*
Проходит еще неделя. Ты обследуешь местность вокруг дома Блэр, вокруг ее школы, и заброшенного здания, упомянутого похитителем. Снова и снова исследуешь дорогу, по которой она скорей всего шла из школы в предполагаемый день похищения. Допрашиваешь преступников. И по-прежнему ничего. Дни сливаются в размытый хоровод.
Ты предотвращаешь нападение и отправляешь несостоявшегося угонщика в больницу. И когда-то этого было бы для тебя достаточно, но тебе больше не нравится иметь дело с мелкими правонарушителями. Ты не находишь удовлетворения в том, что делаешь.
Ты вламываешься в полицейский участок, фотографируешь отчеты на одну из камер Дэниэла, записи допросов, детали по основным подозреваемым, чтобы потом почитать на досуге. Пару лет назад ты бы не отважился подойти к участку, но в последнее время у тебя так часто все получается, что это сделало тебя достаточно наглым для любого безумства. У полиции уже и без того полно причин ненавидеть тебя, почему бы не подкинуть им еще парочку. К тому же сейчас тебе нужна вся информация, которую только можно добыть, и ради такого случая стоит рискнуть.
Совиное Гнездо - твоя временная база. Одну стену ты уже всю залепил распечатками, схемами, картами, фотографиями возможных подозреваемых. Ты вынимаешь из принтера рулон бумаги, разматываешь его на полу и расчерчиваешь хронологическую последовательность дела.
Ты по-прежнему плохо спишь. Это очень странно, потому что еще не так давно ты работал смену за сменой, сутки напролет обходясь без сна, и все было нормально. Может быть дело Роучей настолько тревожит тебя - но этого следовало ожидать, не так ли? Конечно, тебя все это беспокоит. Ее нет уже двадцать пять дней. Сложно оставаться равнодушным к таким вещам - и это наверное хороший признак, потому что это показывает, что ты не такой бездушный и мертвый, как все те люди. Большинство жителей Нью-Йорка прочтут в газете о трагедии Роучей, но что они предпримут? Им конечно станет ужасно грустно и страшно из-за чьего-то несчастья, но потом они просто перевернут страницу, посчитав, что пропавший ребенок это чья-то еще проблема, не их. Все, всегда - чужие проблемы.
Ты окружен сверхъестественно спокойными людьми, паразитирующими на останках когда-то великой страны.
Тебя все бесит.
В ночь пятницы ты немного сбрасываешь напряжение, когда находишь торговца кокаином Роберта Джексона и заставляешь его прокатиться вниз по лестнице два пролета. Оказывается, он тоже ничего не знает о Блэр, но он все равно это заслужил.
*
Ты слышишь, как что-то звенит в ушах, и на тебя медленно снисходит озарение, что это твой будильник. Проходит несколько секунд, прежде чем тебе удается разлепить глаза, потому что они попросту отказываются открываться. Тебе нужно быть на работе в восемь. Если выйдешь в семь тридцать, то все равно успеешь, тебе нужно всего минут десять, чтобы собраться. Так что можно рискнуть подремать до семи двадцати. Ты снова закрываешь глаза, просто полежишь еще немного.
Когда ты снова открываешь их, на часах четверть одиннадцатого.
Ты набрасываешь что-то и бежишь к ближайшему телефонному автомату. Кто-то взломал его, мелочь не падает, а застревает в щели - это старый фокус, мошенник скоро вернется, чтобы собрать не провалившиеся монетки, выуживая их куском проволоки - так что тебе приходится бежать к другой телефонной будке, которая к счастью не сломана. Ты набираешь номер босса. Его голос звучит раздраженно. Тебе почти совсем наплевать, но ты все равно старательно извиняешься. У тебя нету оправданий своему опозданию, и он не ценит твоей откровенности. Как бы там ни было, он говорит приезжать сейчас же, и ты так и поступаешь.
По дороге ты становишься свидетелем того, как пожилая женщина отчитывает сконфуженного подростка за то, что тот ест вонючий гамбургер в вагоне метро. Так много злобы из-за какой-то ерунды. В других обстоятельствах тебе бы наверно было даже смешно.
У тебя есть чувство юмора (нет, правда - есть), ты просто не уверен, где оно пропадает последние несколько лет. Пока ты едешь, у тебя есть время предаваться бесполезному самоанализу. Даже до того, как началась вся эта суматоха по делу Роучей, дела шли как-то... не так. Ты не можешь вычислить никаких особых причин этим переменам. Может из-за высокого уровня преступности в Нью-Йорке. Может из-за подкосившейся экономики. Может потому что люди наконец начинали понимать, что оптимизм 60-х был откровенно не к месту. Может потому что до всех дошло, что общество катится к чертям, идет ко дну, утягиваемое за собой извращенцами и гедонистами, которые будто бы повылазили из своих змеиных нор за последние двадцать лет. Что бы это ни было, оно повлияло на всех вокруг, оставило отпечаток на каждом лице, поселило что-то холодное и неуверенное в глазах у каждого человека, что не получается скрыть под натянутыми улыбками. Великое Общество оказалось плохой шуткой.
Дэниэл стал непривычно раздражительным, и может быть это одна из причин, почему он улизнул в Массачусетс на такое долгое время. Ты не особенно скучаешь по его компании. Последние пару лет он очевидно завел привычку задавать слишком личные вопросы. Тебе это не нужно.
...Ты не очень понимаешь, откуда в тебе взялась вся эта сентиментальность.
Было бы полезно занять свои мысли чем-нибудь более конструктивным. Ты помнишь, как когда-то часами планировал облавы, продумывал планы ареста бандитов, с увлечением исследовал модель поведения других людей, образ их мыслей, выискивая прорехи в чужой защите. Но дело Роучей кажется таким произвольным и бессмысленным. У семьи нет врагов - ты по крайней мере не нашел ни одного, нет никаких знакомых или родственников, которые могли бы забрать Блэр. Ты все проверил. Никакой кровной мести и великих заговоров, просто абсолютный незнакомец, который в один прекрасный день решил похитить маленькую девочку. Иногда в деле нет никаких замысловатых причин. Человеческая жестокость - сама себе причина.
Работа идет своим чередом. Один из сослуживцев спрашивает, не оглох ли ты, потому что они тебя зовут уже пять минут, а ты никак не реагируешь. Твой слух в порядке, в этом-то ты уверен. Если что-то и не так, то пожалуй напротив, шума чересчур много.
*
Мэйсон оставляет послание в одном из твоих почтовых ящиков. Престарелая пара утверждает, что они видели девочку, похожую по описанию на Блэр, в жилом комплексе в Нью Лотс. Полиция оцепила здание и отслеживает любых субъектов, желающих улизнуть оттуда. Кроме этого, Мэйсон распинается добрых несколько параграфов, отчитывая тебя за набег на полицейский участок. Полиция пока еще готова терпеть некоторые твои выходки - никто не будет лить слез по тем подонкам, из которых ты выбиваешь дурь - но если они хотя бы заподозрят о том, что ты снова влез на их площадку (и да, они знают, что это ты, потому что "на такой неслыханный беспредел только ты и способен"), то они обрушатся на тебя, как тонна кирпичей.
Против собственного желания, ты ухмыляешься. Интересно, если бы они знали, что у Дэниэла в подвале уже давно есть доступ к их архивам - что бы они сказали.
Это письмо - последнее, что ты услышишь от Мэйсона.
*
Проходя мимо магазина, ты постоянно останавливаешься пролистать последние газеты; ты фанатично выискиваешь в них хоть какие-нибудь упоминания о Блэр, где ее могли заметить, но ничего нет. Кроме повседневной заметки о том, что расследование ведется. Все же, по крайней мере последнее свидетельство может означать, что она все еще жива, полиция восприняла эти показания очень серьезно, и интерес общественности к делу возобновился.
Следующие несколько дней ты продолжаешь патрулировать улицы как обычно. Не перестаешь задавать вопросы. (Подозреваешь, что с твоей легкой руки в больницу уже отправилось никак не меньше тринадцати человек. Ты всегда следишь за такими вещами.) Влезаешь в драки. Большинство выигрываешь. Если не выигрываешь, то успешно сбегаешь, отделавшись немногим больше, чем синяками и порезами. Насилие странным образом успокаивает, потому что оно прямолинейное и привычное.
Как-то раз случайно пересекаешься с Жасмин - двенадцатилетней женщиной, продающей себя на одной из автобусных остановок уже целый год или около того. Ты знаешь, что ей двенадцать, потому что она выглядит на столько, и к тому же сама призналась в этом Дэниэлу (как только закончила насмехаться над его костюмом) в одну из предыдущих встреч. Да простит тебя Господь, но ты не знаешь, что делать с Жасмин. (Как однажды сказал Дэниэл - "Ты не можешь драться с ней, потому что, если ты победишь, поздравления, ты только что побил двенадцатилетнюю девчонку. Если проиграешь, поздравления, ты только что проиграл драку двенадцатилетней девчонке.") Обычно ты стараешься обходить ее за километр, но исчезновение Блэр заставляет тебя задуматься. В конце концов, она сама убирается со своей остановки, потому что ты распугиваешь ей клиентов. Дэниэл приглядывал за ней и приносил иногда чашку кофе, но у тебя нет намерения поощрять ее. Она постоянно курит и у нее ужасный лексикон. Тебе интересно, где ее мать. Некоторым людям нельзя позволять размножаться.
В своих самых темных мыслях, ты задаешь себе вопрос, почему такая девочка как Блэр похищена, в то время как Жасмин цела и невредима. Если Бог и существует, то какой-то Он невнимательный. Тебе приходится напомнить себе, что такие девочки, как Жасмин, тоже пропадают. Разница в том, что всем на это наплевать. Некоторых людей легко выкинуть из головы.
Нищета делает столько вещей невидимыми.
Но это дает только больше причин попытаться что-то предпринять.
Впрочем, в твоем случае уже слишком поздно. Ты оглядываешься вокруг, мрачные высотные дома и общежития нависают над тобой, и у тебя появляешься болезненное чувство, что ты дома.
*
Ты просыпаешься, зеваешь, готовишь завтрак, какое-то время шатаешься по квартире туда-сюда - и когда уже стоишь перед зеркалом и чистишь зубы, твои сны внезапно возвращаются к тебе.
Тебя тащат куда-то. Ты пытаешься сопротивляться, но конечности отказываются подчиняться, твое тело - мертвая тяжесть, ты существуешь лишь в маленькой искорке сознания, запертой в ловушке собственного черепа. Ты опознаешь это чувство, как контузию. На твоем запястье чья-то рука, и это вызывает еще одно воспоминание - о руке, держащей тебя за шею сзади.
Ты прогоняешь сны из своей головы, но почему-то все равно стоишь и смотришь на свои руки. Жесткие ладони, выступающие костяшки, длинные пальцы (один из них кривоватый, однажды был сломан и сросся неправильно - ты уже и не помнишь, как давно это было). Бледные слепые создания, проворные и умные; они ничем не отличаются от рук любого человека. Они - самая убийственная часть человеческого тела, сразу после мозга и перед языком. Ты ломал такие руки множество раз; ты знаешь, как сильно нужно надавить, прежде чем послышится хруст костей, и ты знаешь, как это будет больно. Люди особенно чувствительны к повреждениям их рук. Их рук, и их глаз.
Ты не знаешь, сколько стоишь там, но когда наконец поднимаешь глаза, чтобы посмотреть на часы, то видишь, что уже опаздываешь на работу.
*
День выдался прекрасный, и ты жмуришься каждый раз, выходя на солнце.
По дороге от метро, проходишь мимо гигантских сияющих витрин универмагов, в которые никогда не зайдешь, и избегаешь смотреть на свое отражение.
На перерыве ты немного отвлекаешься, подбирая брошенную кем-то газету. Там есть новости, Блэр видели еще раз. На этот раз не в Нью Лотс - на этот раз даже еще ближе к твоему кварталу. Хорошо знакомый район. Ты хочешь верить, что в этом есть нечто судьбоносное. Ты хочешь сделать все, чтобы не нарушить данное мистеру и миссис Роуч обещание. Если ты найдешь Блэр живой, это будет словно отпущение.
(Если ты не найдешь ее живой, это сделает тебя лжецом.)
В свете всего этого, ты убеждаешь себя, что Блэр все еще жива. Кто-то знает что-то.
*
Ты наносишь визит Ричарду Гиббсу, мелкому сутенеру. Он живет всего в нескольких улицах вниз от твоего дома. Какая удача.
В окнах многоэтажки, где располагается его квартира, все еще горит свет и продолжается какая-то деятельность, и ты задаешь себе вопрос, эти люди вообще когда-нибудь спят? Впрочем, тебе все равно удается попасть внутрь без приключений. Скрытность даже не требуется. Большинство из них знает, кто ты такой, и все от тебя шарахаются. Им не нужны проблемы. Этого каждому в жизни и так хватает.
Здание на удивление чистое и приличное, и ты сталкиваешься с одним из этих неловких, каверзных моментов, когда приходишь в дом мелкого преступника, который живет гораздо лучше, чем ты сам. У стены, перед его квартирой, брошен детский трехколесный велосипед, и это заставляет тебя притормозить; у Гиббса есть дети? Сомнительно. Конечно, у него может быть несколько подружек с детьми, которые могут быть или не быть его. Мысль о том, что у кого-то есть семья, обычно делает его в твоих глазах более человечным и добропорядочным, но в случае с Гиббсом это имело обратный эффект.
У него на двери стоит дорогой замок. Стоял, пока ты его не сломал.
Внутри квартиры все пропитано горелой травянистой вонью марихуаны. Ты слышишь шум со стороны кухни - планировка здесь очень напоминает твою собственную - и ты видишь Гиббса, он как раз стоит к тебе спиной и жарит что-то на плите. Он не догадывается о твоем присутствии, пока не становится слишком поздно.
В одно мгновение ты оказываешься позади него, выворачиваешь его руку и берешь в захват. Сковородка летит на пол, и Гиббс воет, когда брызги горячего масла попадают ему на ноги. Чем больше он вырывается, тем больнее делает сам себе. Он здоровенный тип, но ты знаешь, как повернуть это против него.
- Мистер Гиббс, - говоришь ты, - Я разыскиваю Блэр Роуч. Вы должны были видеть в газетах ее фотографию.
Он перестает трепыхаться, видимо ему хватает мозгов понять, что он вот-вот порвет связки в собственной руке.
- А почему ты спрашиваешь меня?
- Несколько лет назад вы имели дела с Арнольдом Гаррисом. У Гарриса очень своеобразные интересы.
- Послушай, ты знаешь, что я не имею к этому отношения! Ты видел моих девочек, с ними все в порядке. Гаррис умер два года назад в тюрьме, черт возьми, - сквозь стиснутые зубы оправдывается Гиббс.
- Я хотел бы знать, с кем еще ты имел дело. У кого еще были подобные специфические интересы.
- Слушай, да ни у кого, понятно? К тому же, я знаю эту девчонку, в смысле пропавшую, никакой дурак не стал бы связываться с этим, из профессионалов точно никто, ты не у тех спрашиваешь. Думаешь, ее продали или типа того? Черт, говорю тебе, никто бы не взялся, слишком рискованно, она скорей всего уже давно мертва, она...
Ты нажимаешь своим весом ему на спину, между лопаток, заставляя наклониться вниз, и держишь его лицо в сантиметрах от одной из горячих пластин на плите.
- Не убивай меня, - хрипит он.
- Не обязательно убивать тебя, Гиббс, - отвечаешь ему. - Ты знаешь людей.
- Ничего я не знаю...
Ты нагибаешь его голову, пока он не начинает орать, и ты чувствуешь запах горелого мяса, и тогда даешь ему немного разогнуться.
- Алекс Уилсон, ты, мелкий сумасшедший ублюдок! - верещит он. - Иди и спроси Алекса Уилсона, не меня!
Ты знаешь Уилсона. Единственная причина, по которой ты еще не разговаривал с ним, это потому что счел его малозначительным. Он всего лишь наркокурьер.
- Почему он? - ты снова легонько подталкиваешь его голову к горячей плитке.
- Я был в букмекерской конторе на днях, и он был там, а над стойкой висел телек, и там как раз шли новости про эту девочку, и он просто как-то забавно уставился туда, и черт возьми, это все, что я знаю, правда! Чего еще тебе от меня надо?
Он не лжет. Что-то внутри подсказывает тебе, что он дал тебе лучшую зацепку за последние несколько дней, и ты ослабляешь хватку, всего на мгновение. Глупая ошибка.
Ты никогда бы не подумал, что он может быть таким прытким; он высвобождает одну руку, и выхватывает один из ножей из сушилки рядом с раковиной. Ты уже отскочил от него, пытаясь уйти за пределы его досягаемости, но ты не такой быстрый, как тебе кажется. Он бьет снизу вверх, целясь в живот - все еще спиной к тебе - и промахивается, вонзая лезвие тебе в бедро. По ощущениям напоминает обычный удар кулаком.
Боли почти что нет - ты знаешь по собственному опыту, что она придет позднее - но предчувствие боли заставляет секунды растягиваться в бесконечность. Возникает чувство нереальности происходящего.
Он проворачивает лезвие, прежде чем вытащить. Ты незамедлительно выбиваешь нож у него из руки, как будто это что-то нечистое.
Как всегда наблюдательная и дотошная часть твоего разума регистрирует тот факт, что это всего лишь нож для чистки картошки, до смешного маленький. Совершенно нелепо.
Время снова ускоряется, выворачиваясь наизнанку. Ты как будто управляешь телом откуда-то снаружи.
Помимо туманного осознания того, что тебя только что проткнули кухонной утварью, ты не очень соображаешь, что делаешь. Только когда ты останавливаешься и видишь Гиббса, лежащего на полу с кровью, вытекающей из ушей и рта, до тебя доходит, что ты забил его до бессознательного состояния.
Твоя одежда становится холодной и начинает липнуть к коже. Тепло как будто бы утекает из твоего тела.
Ты подбираешь глупый маленький ножичек, и, прихрамывая, уходишь прочь из квартиры.
На улице начинается дождь. Где-то на пол пути домой нога начинает болеть. Это ноющая непрекращающаяся боль; сперва похоже на отбитую ступню или прижатый дверью палец. Это только вступление. Будет хуже. Ты не уверен, насколько ранение серьезное. Крови действительно много, и ты даже думаешь, неужели ему удалось задеть бедренную артерию. Тебя посещает мысль, что от потери крови можно умереть. Когда ты был подростком, ты мечтал о том, как будешь жить в красивом доме, среди славных соседей, иметь хорошую работу, и оставишь все эти мрачные улицы позади. Здесь и сейчас, взрослый, ты не хочешь быть ни в каком другом месте. Потом ты говоришь себе, что хватит драматизировать. В тебе говорит шок. Он играет злые шутки с твоим разумом. Ты замечаешь, как мысли становятся неприятными и зацикленными. Ты пытаешься вести переговоры с монологом в твоей голове, приказываешь ему заткнуться, с тобой все в порядке, но ты всего лишь пассажир в собственном мозге. Потом ты снова начинаешь беспокоиться, потому что где-то читал, что тревога - симптом сильного гиповолемического шока, а потеря третьей части всей имеющейся крови может стать смертельной для человека. Это не пустое волнение.
Когда ты добираешься до дома, то хватаешь пару пластиковых пакетов и прижимаешь к ране самым чистым полотенцем, которое можешь найти. Подкладываешь подушку под ногу, чтобы держать ее приподнятой.
Через какое-то время ты проваливаешься в бессознательное состояние. Это не совсем то же самое, что сон.
*
Когда ты просыпаешься (очевидно, Гиббс не задел бедренную артерию), у тебя раскалывается голова. Первым делом кое-как доползаешь до раковины и пьешь воду до тех пор, пока не становится тошно. Только после этого перематываешь ногу как следует. Выходишь из дома только чтобы дойти до телефона, позвонить на работу, и сказать, что болен. Остаток дня ты проводишь в кровати, сидишь на засохшей полосе крови, которую оставил вчера. Больше сесть некуда, у тебя ужасный бардак.
Ты открываешь один из своих журналов и тупо сидишь, уставившись на пустую страницу. Внезапно тебе совершенно нечего сказать. Чувствуешь себя обманутым.
У тебя нет времени сидеть здесь и отдыхать. То и дело встаешь, пытаешься пройтись по комнате, но при каждом движении нога болит так, словно в нее вбивают ржавый гвоздь.
Ты понимаешь, что невозможно будет расследовать дело, если одновременно и ходить на работу, и лечить ранение.
На следующий день ты говоришь боссу, что увольняешься, а после этого ты не помнишь, что он сказал. Он даже не потребовал уведомление, которое нужно подавать за месяц.
Поскольку теперь ты безработный (временно), это значит, что у тебя появилось больше времени поспать.
Но ты не можешь.
*
Тебе нравится то, как маска делает тебя "защищенным". Мир набрасывает на себя зернистую текстуру, становясь немного темнее каждый раз, когда чернила проплывают перед твоими глазами. Если сосредоточиться на этом, можно игнорировать очень много всего. Ты приходишь к Алексу Уилсону так скоро, как только можешь. Находишь его дома. Он дает тебе адрес. Заброшенный магазин платьев. Там живет один человек, Джерард Грайс. Грайс - сводный брат Уилсона. Жена Уилсона присутствует, пока ты его допрашиваешь, но тебе нет дела до этого. Все равно она ничего не говорит и не делает, только кричит. В конце концов все, что ты помнишь из встречи это имя и адрес, а еще замечаешь, что нога снова кровоточит.
Когда ты идешь прочь от дома Уилсона, ты слышишь завывание скорой помощи позади, и знаешь, что они приехали за ним.
*
Будучи уже недалеко от указанного адреса, ты замечаешь побитый грузовичок Шеви, припаркованный у обочины. Твое сердце начинает взволнованно стучать, но ты старательно отбиваешься от растущего назойливого чувства надежды. Надежда - очень жестокая вещь, и ей нельзя доверять. Лучше быть холодным и разумным. Ты видишь впереди магазин платьев. Ты не бежишь.
Магазин кажется пуст, но слышится лай собак. Ты пролезаешь через дыру в заборе, опоясывающем заросший, грязный и отвратно воняющий дворик перед зданием. Две немецкие овчарки грызутся за горку костей и мяса. Осматриваешь здание магазина - по-видимому собаки никак не могут в него проникнуть. Ты будешь там в относительной безопасности.
Ты заходишь через парадную дверь, как когда-то заходили сюда покупатели, должно быть. Разве что, к замку пришлось приложить немного больше силы.
Ты стоишь посреди грязного коридора.
Первая комната слева. Пусто, не считая округлых женских манекенов, печки и канистры с бензином. Дверца печки закрыта, и ты ее открываешь, снимаешь одну перчатку, чтобы покопаться рукой в золе. Там что-то есть, кусочек чего-то легкого и хрупкого, пальцы нашаривают и хватают что-то, похожее на обрывок ткани. Ты вытаскиваешь это и рассматриваешь в тускнеющем свете, и это что-то раньше было розовым, и очевидно принадлежало когда-то ребенку.
Ты уверен, что Блэр где-то в здании.
К печи ты можешь вернуться потом, и расследовать тут все, что понадобится. Но сейчас главное, что ты должен делать - это искать. Жирный пепел липнет к пальцам и ты механически вытираешь их о пальто, прежде чем надеть перчатку обратно.
Здесь так тихо; странно, но ты отдал бы все, чтобы услышать детский плач. Твое воображение похоже работает независимо от твоих желаний, и ты мысленно видишь Блэр, тихо сидящую в шкафу, поджав колени, запертую в кромешной темноте, в которой часы и дни всегда сливаются в опустошающую бесконечность.
Ты идешь проверить еще одну комнату внизу, и тогда ты замечаешь краем глаза силуэт, покачивающийся на фоне окна, в другом конце коридора.
Всего лишь еще один манекен. Ты осознаешь свою ошибку за каких-то пару секунд, но ощущение тревоги улетучивается не сразу. Женские силуэты хотят обмануть тебя, заставить поверить, что они люди - и когда ты ловишь их краем глаза, им это почти удается, неважно, насколько они неправильные и безобразные, без конечностей и голов, насаженные на свои металлические подставки.
Кухня пыльная и затянутая паутиной. Шкафы кажутся пустыми, пока ты не открываешь их, и не видишь там набор инструментов мясника. Они блестят, даже в слабом вечернем свете, и они - единственное, что есть чистого во всей этой мерзкой кухне. Ты берешь в руки разделочный топорик, и замечаешь, что длина зазубренного лезвия совпадает с длиной следов, оставленных на деревянном столе.
Снаружи две собаки рычат, отбирая друг у друга кость. Ты невольно смотришь на них.
Ты еще не смотрел наверху. Блэр все еще может быть где-то там.
Ты знаешь, что это за кость, которую они грызут. Бедренная кость. Она ровная и тонкая, и ты стоишь, задумавшись.
Что-то (как рука у основания шеи) заставляет тебя стоять там и смотреть на собак.
Ты заставляешь себя осознать.
Ты думаешь о родителях Блэр. О похоронах, без тела. Тяжесть разделочного ножа в твоей руке это единственная вещь, удерживающая тебя в реальности - и тебя поражает ощущение, что если ты выпустишь его, случится что-то страшное.
Ты знаешь, что должен делать. Если ты не сделаешь этого, никто другой не сделает.
Покинуть кухню и выйти из дома во двор.
Собаки смотрят снизу вверх, когда ты вступаешь на их территорию. Они должны быть охранными псами, но им не хватает норова. У них непонимающие глаза. Одна их них обнюхивает твою руку - ту, которой ты шарил в печи, за несколько минут до этого, пальцы все еще покрыты золой, она забилась тебе под ногти.
Размахнуться и всадить топорик в его голову. Почувствовать неприятное дребезжание, когда лезвие вонзается в кость - как будто рубишь дерево - и выдернуть лезвие, когда собака осядет на землю.
Повторить то же самое с другой собакой. Тебе не удастся убить ее сразу. Она отползает назад, хотя голова рассечена насквозь, издает звук, не похожий ни на одно земное существо. Один глаз вываливается из глазницы. Запомнить, как ужасно это выглядит, незащищенное глазное яблоко трется о сухую грязную шерсть. Снова и снова взмахивать топором, пока собака не затихнет.
Потом стоять там, все еще вцепившись в рукоять, теперь скользкую от крови. Ждать Грайса.
Тела подергиваются, еще не до конца мертвые, несмотря на уничтоженный мозг. Внутренняя часть головы ближайшей собаки влажно блестит на свету, липкая мокрая трещина. Если к ней прикоснуться, она будет теплой и мягкой, как внутренняя сторона рта.
Закрыть глаза.
*
Кто-то другой возвращается в твою квартиру, собирает все старые журналы, выносит их на улицу и сжигает.
Тут буду постить еще фанфы, по мере перевода
Название: Обязательство
Автор: Misya
Рэйтинг: R
Категория: Gen
Персонажи: Роршах (Уолтер Ковакс)
Жанр: Angst, Drama, General
Предупреждения: содержит сцены насилия, широкомасштабный фанатичный кретинизм
Дисклэймер: все персонажи принадлежат Алану Муру.
Оригинал здесь: watchmenfic.beautifulsinner.net/viewstory.php?s...
Но хуже всего другое - неожиданно появившееся выражение надежды и благодарности на лице миссис Роуч...
Роучи - хорошие люди. Это видно по тому, как они обращаются со своими детьми.
Блэр - не единственный их ребенок, у них есть еще одна дочь, восьмилетняя Сьюзан, и девятилетний сын Дэвид. Миссис Роуч прилежная домохозяйка, у мистера Роуча доброе лицо. Они пригласили тебя в свою скромную квартиру, и ты решил, что отказаться было бы невежливо. По всей кухне развешаны детские рисунки, а в чистой комнате пахнет кофе и домашней стряпней, хорошей, а не той, что обычно ассоциируется с грязными столовыми. Это уютная маленькая обитель нормальных честных людей, нечто ближе всего подходящее по определению к Американской мечте, чем ты когда-либо надеялся увидеть в своей жизни. Ты чувствуешь себя единственным, что здесь не к месту. Именно такие семьи заставляют тебя больше, чем когда-либо, поверить в то, что бедность не всегда является оправданием несостоятельности или слабого духа. Видишь ли, говорит кухня, у этих людей не так уж много денег, но они счастливы и так. И они действительно бедны. Нет смысла пытаться приукрасить этот факт. Если бы они не были бедными, они не жили бы в таком скверном районе. Они почти наверняка единственная белая семья во всем здании.
Старый спаниель дремлет в углу на коврике. Он косится на тебя с недоверием, но ты можешь представить, как дети гуляют с ним в каком-нибудь уютном парке, кидают ему мячик, чтобы он приносил его в зубах, как все нормальные дети.
Ты садишься за кухонный стол. Роучи побаиваются тебя, это видно по их бегающим глазам, по быстрым, резковатым движениям рук, но их бдительность и вежливое обращение также вызывает уважение. Ты им не нравишься, но они готовы с этим примириться, ради блага своей дочери.
Блэр отсутствует уже две недели, и это отражается на лицах ее родителей. Миссис Роуч сжимает руку мужа и говорит, не глядя на тебя.
Вы втроем обсуждаете ситуацию. Ты задаешь привычные вопросы. Где ее последний раз видели. Во что она была одета в день исчезновения. Дорога, по которой она скорей всего могла пойти. Она пропала в понедельник, как всегда пошла в школу, но домой не вернулась. (Ее имя было написано на коробке для ланчей. Скорей всего, похититель все спланировал заранее.) На следующий день семье поступил звонок с требованием выкупа. Им велели оставить сумку с наличными в одном заброшенном доме. Звонивший не указал, в какой срок должно быть выполнено требование. Роучи говорят, что дом находится под наблюдением полиции, в надежде, что похититель может заявиться туда.
- Очевидно, полиция делает все, что может, - говорит миссис Роуч. - Но...
Роучи знают о твоей способности добиваться результатов. Они в курсе, что ты не обманщик. Они рады, что ты откликнулся на их просьбу помочь.
В какой-то момент ты обнаруживаешь, что, в порыве самонадеянности, обещаешь миссис Роуч вернуть ее дочь домой, невредимой.
Слова срываются с языка, до того, как ты успеваешь их обдумать. Ты незамедлительно жалеешь, что сказал то, что сказал. Ты знаешь, что всякие подонки делают с маленькими детьми. И все же, может быть, надежда есть; учитывая, какую цель он выбрал, и как ошибся, перепутав семьи, ты наверняка имеешь дело с похитителем, не блещущим интеллектом и сообразительностью. Твоя репутация заслуженная, и тебя не тормозит бюрократическая волокита. К тому же, важно соответствовать высоким моральным устоям, когда берешь на себя подобные обязательства.
Ты не можешь взять свои слова обратно.
Но хуже всего другое - неожиданно появившееся выражение надежды и благодарности на лице миссис Роуч.
*
Ты попросил бы помощи у Дэниэла Драйберга, но он в Массачусетсе. И хотя было бы нечестно на него за это обижаться, но ты вынужден признать, что Дэниэл вечно все делает не вовремя.
Так что, ты действуешь в одиночку. Пытаешься взять отгул на работе, но босс не горит желанием тебя отпускать ни с того ни с сего. Ты можешь соврать ему что-нибудь, вроде того, что тебе нужно срочно уехать по личному делу, но от вранья у тебя мурашки по коже.
Ты справишься. Все равно ты проводишь расследования ночью, а при свете дня можно продумывать свой план действий, пока работаешь. Хуже всего то, что у тебя может вовсе не остаться времени на нормальный сон, но ты достаточно вынослив, и сможешь выдержать усталость. Тебе невыносима даже мысль о том, что похищение может оставаться нераскрытым дольше месяца.
Как только становится темно, ты облачаешься в свой костюм.
Ты уже чувствуешь, как внутри поднимается смутное ощущение тревоги, угрожающее сломить твою уверенность. Одиночные похищения редко заканчиваются чем-то хорошим. Ты мог бы предположить, что полиция предпримет особые меры, чтобы обнаружить невинную девочку, но Блэр отсутствует уже пол месяца, а пол месяца это очень, очень долго. Быть может, дело отложили из-за всякой бессмысленной бюрократической возни, или вовсе заморозили из-за сокращений в бюджете; ты прекрасно знаешь, с какой легкостью система подводит собственных граждан, которых по идее должна защищать. Или всему виной нехватка огласки. Похищение не так уж и сильно заинтересовало прессу, как можно было ожидать.
Тебе интересно, как далеко полиция зашла со своим расследованием. Они несомненно прочесали всю территорию. Наверняка допросили курьеров и прочих свидетелей. Записывали и отслеживали входящие звонки Роучей. Обыскивали их дом.
Тебе бы пригодились их записи по этому делу.
В Совином Гнезде есть свой компьютер с доступом к базам данных полиции Нью-Йорка, ФБР и Интерпола. У тебя нет контактов с представителями закона, но Дэниэл дружит с Холлисом Мэйсоном, который все еще общается с парой-тройкой копов. Наверняка он мог бы разузнать об их предположениях.
Тебе этого не хочется, но первым делом ты идешь к Мэйсону.
Мэйсон ведет себя настороженно. Не приглашает тебя в дом. Ты говоришь ему, что нуждаешься в информации, и он говорит тебе, что не может ничего обещать. Впрочем, несчастье Роучей видимо тронуло его, так что у тебя есть надежда, что он хоть попытается что-нибудь выяснить, потому что он хороший человек. Он хороший человек, и ты ему не нравишься. Ты оставляешь Мэйсона и направляешься в Совиное Гнездо.
Вряд ли Дэниэл будет против, что ты залез в его компьютер, к тому же ты ведь приглядываешь за домом в его отсутствие. В подвале всегда сохраняется слабый запах авиационного топлива и сырости. Он хорошо проветривается, но твой нюх не обманешь, даже сквозь маску ты превосходно чувствуешь все запахи. Ты узнаешь это место с завязанными глазами.
Компьютер стоит в углу. Неуклюжая и уродливая штуковина, которая громко жужжит и воняет жженной пылью, когда ее включишь. Ящики с его аппаратным обеспечением выше твоего роста. С каким-то трепетом, ты приближаешься к махине. Вроде бы знаешь как ее использовать, много раз видел, как Дэниэл работает на ней. Но эта штуковина может быть ненадежной. Даже непослушной. Что разумеется смешно. Она же неодушевленная. (Правда Дэниэл иногда с ней разговаривает, но это не считается.)
Ты запускаешь быстрый поиск и вскоре находишь файл Блэр Роуч в базе данных пропавших людей. Там нет почти ничего, что ты итак уже не знаешь, и вдобавок тебе приходится еще раз взглянуть на ее фотографию. Круглолицая маленькая девочка с застенчивой улыбкой и довольно большими темными глазами. Она выглядит счастливой, уравновешенной и доверчивой. (Ты сомневаешься, что она все такая же доверчивая, теперь.) Далее идет список людей, ранее имевших судимости, которые живут неподалеку от ее дома, школы, и на отшибе, где похититель хотел получить свой выкуп. Принтер шумно клацает, распечатывая страницу с их именами и адресами. Когда с этим покончено, ты запускаешь еще кое-какие поиски - хочешь узнать обо всех умышленных похищениях, с похожими обстоятельствами, о которых поступали данные в последнее время - но поиск обещает завершиться только через несколько часов.
А пока есть время, ты решаешь пройтись по местным пабам.
Во многих случаях убийств и похищений, именно ошибки, свойственные любому человеку, и немного удачи - это то, что может помочь вычислить злоумышленника. Не обязательно быть Холмсом, но все же детектив должен быть внимательным, упорным и терпеливым. Похоже, что похититель Блэр уже сделал цепочку ошибок, и вполне вероятно, что кто-то где-то знает что-то. Пока компьютер ищет информацию, ты решаешь выяснить что-нибудь старым добрым способом.
*
Первая остановка - Майк Келлер. У него на совести вооруженное ограбление, он живет всего в миле от места пропажи Блэр, и его указательный палец звучит как ломающаяся ветка.
Люди обычно ждут от тебя этого. Это как представление. Не из тех, что ты не любишь давать. Бар практически пуст, но в нем все еще сидят несколько лунатиков, вперив в тебя свой взгляд. Они представляют собой унылое зрелище, со своими серыми лицами, цепляясь побелевшими пальцами за стаканы с дешевым пойлом. Они в ужасе, но никогда не отворачиваются.
Это заставляет тебя задуматься, как далеко ты должен зайти, чтобы их наконец передернуло от отвращения и развернуло обратно к стойке. Сдается, что пока до этого прилично далеко. Впрочем, до того, что кто-нибудь встал бы и попытался тебя остановить, гораздо дальше.
Майк Келлер вопит и умоляет, и клянется, что не знает ничего ни о какой девочке. Ты в общем веришь ему, но должен убедиться получше.
Ты ненавидишь эти вытаращенные рыбьи глаза, направленные на тебя, так что следующим номером, проворачиваешь его большой палец до тех пор, пока он не выскакивает из сустава. Парень верещит как ребенок, и твой желудок сводит от отвращения, возникает болезненное желание провернуть то же самое с его другим большим пальцем. От этого было бы очень мало толку - он бы только начал орать еще сильнее, как раз так, как ты ненавидишь - но намеренье все равно никуда не исчезает, оно скребется в уголке твоего разума. Ты чувствуешь, как оно двигается под кожей, заставляя кисти рук напрячься. Это как зудящий соблазн отодрать корку с заживающей раны, дотронуться языком до сломанного зуба.
- О черт, Господи! - говорит Майк Келлер. - Я не знаю ничего о ребенке.
Он говорит правду. Ты и так знал, всегда знаешь. Вывихнутый палец был вовсе не обязателен. Ты отпускаешь его.
В противоположность всеобщим убеждениям, ты калечишь людей не затем, чтобы добыть информацию. Редко когда сведения, полученные под давлением, бывают последовательными и надежными. Нет, ты делаешь людям больно потому, что у тебя есть определенная репутация, и ты поддерживаешь ее. Это делает запугивание гораздо более легким процессом, так что ты избавляешься от надобности допрашивать людей, прибегая к лжи и уловкам.
Ты покидаешь бар. Остаток ночи проходит без приключений. Но ты всегда будешь помнить, как все эти глаза смотрели на тебя.
*
Тебе удается поспать часа три.
Наутро, по дороге на работу, тебя чуть не сбивает такси, когда ты пытаешься пересечь дорогу на красный свет. Шофер высовывается из окна и посылает тебе вдогонку проклятья на испанском. Вихрь потенциальных ответных ругательств, (все из них включают слово "понаехавший"), проносится у тебя в голове, но ты ничего не отвечаешь, потому что ты слишком вежливый. Мысленно делаешь пометку в следующий раз быть повнимательней, переходя дорогу. Усталость накладывает на все серый отпечаток размытости. Все станет выглядеть более сносно после того, как выпьешь кофе.
Работа идет быстро. Коллеги оставляют тебя одного. Пытаешься строить какие-то планы, но вдохновение не приходит. В обеденный перерыв засыпаешь прямо на столе. На улице тепло, и было бы неплохо выйти прогуляться, но ты остаешься в помещении, несмотря на отрывистые звуки очередей швейных машинок. Большинство твоих товарищей по работе предпочитают выходить на улицу при любой возможности, только чтобы убраться подальше от пыльного воздуха и сухого химического запаха тканей. Но ты находишь все это странным образом успокаивающим, несмотря на то, что от сыплющихся хлопковых ниток чешутся глаза. Полчаса пролетают как пять минут, и ты уже снова работаешь не покладая рук. Твои глаза прикованы к стрелкам часов до тех пор, пока не приходит время идти домой.
*
Через шесть часов ты снова ныряешь в привычную среду сумеречного Бруклина. Почти сразу натыкаешься на парочку недорослей, выбивающих дух из какого-то пьяного в темном проулке, и по-быстрому разбираешься с ними. Один из подростков делает ноги, оставив своего "друга" валяться на земле кучей поломанных костей. Ты знаешь, что он дышит, потому что он выдувает кровавые пузыри из носа. Ты не убийца.
Пьяница притулился к стене, свернувшись в комок; он медленно поднимает голову и смотрит на тебя. От него несет экскрементами и какой-то странной гнилью, как будто его тело уже начало распадаться. Ты уже видел здесь таких же как он старьевщиков; они всего лишь ходячие груды костей в изодранной одежде, и ты не понимаешь, как они вообще могут протянуть так долго. Однажды ты видел одного еле живого, кожа на его руках отслаивалась заживо - возможно сухая гангрена - и ты даже хотел убить его, зная, что в мире станет одной мерзостью меньше. Пьяница смотрит на тебя снизу вверх подернутыми пеленой глазами, и ты спрашиваешь себя, как человеческое существо вообще может позволить себе докатиться до такого.
А потом ты замечаешь в его взгляде не только страх, но и отвращение.
Это так иронично, что ты готов улыбнуться. Ты не собираешься причинять ему вред, но он этого не знает. Ты оставляешь его там, за компанию с бессознательным телом напавшего на него малолетки.
*
Следующим номером, ты навещаешь Смити Коллинса, у которого судимость за торговлю героином. Ты его не бьешь, просто прижимаешь к стенке и держишь нож для резки бумаги в паре миллиметров от его глаза, и этого достаточно. Он выбалтывает тебе парочку интересных вещей, но ничего по делу Роучей.
Хоть Дэниэл и раскритиковал бы тебя за то, что ты ошиваешься вокруг, тратя попусту время на отдельных преступников, но в твоем безумии есть система. Преступники общаются с другими преступниками. Они образуют извращенное братство, подвид, свой собственный мирок, в котором их пороки воспринимаются как должное. Шлюхи знают дилеров, дилеры знают наркоманов, наркоманы знают воров (еще больше помогает то, что наркоманы и воры частенько одни и те же ребята). Сомнительно, что похититель Блэр не был ни в чем замешан раньше. Взрослые уголовники обычно непременно фигурируют где-нибудь в старых полицейских протоколах, как малолетние преступники.
Ты допросишь еще несколько человек сегодня ночью, а потом еще разок навестишь Мэйсона.
*
Мэйсону нечего сказать тебе, кроме того, что он не любит, когда его будят в час ночи. В конечном счете, ты сдаешься и идешь домой. Какая-то добрая душа наблевала на лестничном пролете, и ты делаешь мысленную пометку поколотить следующего же наркомана, которого встретишь.
Твоя квартира ужасна. Ты поражен, насколько чужой она выглядит. Здесь не всегда было так. Ты обещаешь себе прибраться незамедлительно, как только разберешься с нынешними делами. Избавиться от тараканов полностью конечно не представляется возможным, но когда пол чистый, с ними хотя бы проще справляться.
Вообще-то тараканы это еще пол беды - гораздо больше ты ненавидишь мышей. Когда ты был маленьким, она - это та женщина, которая была твоей матерью - заставляла тебя собирать ловушки, потому что ей самой было слишком тошно это делать (это лицемерие не исчезло в тебе бесследно), и ты ненавидел находить маленьких жалких существ со сломанными шеями. А теперь ты и сам стал замечательным экспертом в этом деле, ловко убивая их ножкой от старого стула, которую всегда держишь под рукой. Один из твоих инструкторов по боксу сказал, что у тебя лучшая реакция, которую он когда-либо видел. (Ты когда-то жил этажом ниже сумасшедшего старикашки, который отстреливал мышей из пневматического ружья, но ты полагаешь, что не докатишься до такого.) Твоя виртуозная техника уничтожителя мышей стала бы хорошим трюком для одной из благотворительных вечеринок, которые так любит устраивать Озимандия. (Дэниэл уже пару лет как сдался, отчаявшись затащить тебя на одну из них. Бог знает, что бы сделал Озимандия, если бы ты почтил вниманием одно из его светских мероприятий. Вероятно, попрятал бы серебро.)
Как бы там ни было, ты делаешь мысленную пометку прибраться у себя в квартире, и отсылаешь ее к списку других таких же, уже пылящихся в отдаленном уголке твоей памяти.
У тебя на стенке висит громадная карта города. Это древняя, разноцветная, драная штуковина, утыканная кнопками и исписанная твоими собственными неразборчивыми каракулями. Немного поколебавшись, ты вынимаешь несколько кнопок, чтобы расчистить пространство, и перераспределяешь их, обозначая дома и места работы известных правонарушителей, которые, как тебе кажется, имеют отношение к делу Роучей. Некоторое время ты еще стоишь и таращишься на карту, уперев руки в бедра, пока не теряешь способность сосредоточиться окончательно.
Наверно стоит поспать, но ты уже не чувствуешь усталости. Ты знаешь, что если даже и попытаешься уснуть, то в конце концов так и останешься лежать, глядя в потолок, пока твой разум будет грызть сам себя. Так что ты садишься на кровати и берешь один из своих дневников.
Ты ведешь дневник с 53 года, когда один из учителей посоветовал тебе попробовать. С тех пор у тебя их набралась уже целая стопка. Их бесчисленное множество перестало влезать на книжную полку, так что теперь они просто располагаются рядом с кроватью в хронологическом порядке.
Начиная с самого 64 года их всегда было две стопки: одна, поменьше, касающаяся борьбы с преступностью, и вторая, побольше, для личных записей о повседневных вещах. Вторую ты никогда не перечитываешь - старые записи как правило ужасно смущают - но тебе нравится хранить их, потому что твоя память не идеальна, и всегда есть возможность, что твои старые дурацкие заметки и наблюдения могут вдруг пригодиться однажды. Это могло бы случиться. Наша вселенная безгранична и непредсказуема, в конце концов. К тому же тебя радует мысль, что если завтра ты умрешь, маленькая частичка тебя все еще будет существовать, надежно спрятанная между этими страницами. (Пусть даже ты и не хочешь, чтобы кто-нибудь когда-нибудь их прочитал, достаточно просто знать, что они существуют.)
Тебе нравится надежная однообразность этого действа, садиться каждый вечер и писать, полностью уходя в процесс. Виденье своих мыслей на бумаге каким то образом кристаллизует их, собирает и выстраивает в последовательные предложения. Журнал - это маленький клочок рациональности, в котором ты можешь представлять себе смысл всего этого мира. Иногда, еще в школе, ты бывал настолько поглощен каким-нибудь предметом, что переставал осознавать, где находишься. И когда ты пишешь в журнале, это немного похоже на то чувство.
Ты пишешь и пишешь, пока твои глаза не закрываются под тяжестью век.
*
Ты в знакомом месте. Темно, хоть глаз выколи, и ты не видишь ничего. Какое-то время блуждаешь, пока не находишь выключатель. Как только загорается свет, ты видишь, что комната полна моли, бьющейся о голую лампочку, свисающую с потолка. Ты открываешь рот, чтобы позвать кого-нибудь, но тут одна из молей залетает тебе в рот - она сухая и мерзкая на вкус, как трепыхающийся кусочек грязной бумаги, она застревает у тебя в горле, и ты не можешь дышать. Ты кашляешь, но тут слышишь голоса других людей, за пределами комнаты, и вдруг пугаешься, что они услышат тебя. Ведь если они услышат, что ты задыхаешься, они раскроют твою челюсть, и запустят руки прямо тебе в глотку, чтобы достать моль, говоря, что это ради твоего же блага. Потом ты просыпаешься.
*
Ты проспал около двух часов. И больше спать уже как-то не хочется.
А еще твой сосед, придурок хиппи, решил, что четыре утра - самое время погромче включить музыку. Ты не собираешься ничего предпринимать по этому поводу, ведь именно из-за разборки с соседом тебе пришлось съехать из твоей предыдущей квартиры. Какое-то время еще лежишь, пытаясь разобрать слова песни - Вы слышали о полуночном бродяге? Всем нужно расходиться... - пока не становится скучно, и ты встаешь и начинаешь бездумно собираться на работу.
В ванной (а сейчас ты живешь в квартире, где есть отдельная ванная, а не одна на всех) ты смотришь в зеркало, с трудом подавляя желание скорчиться, и пытаешься пригладить идиотский завиток волос, который постоянно выбивается. Тебе надо подстричься. Еще одна мысленная заметка. Еще одна вещь, которую ты сделаешь, когда закончишь с делом Роучей. Если просто игнорировать этот завиток и косить глазами куда-нибудь в сторону, ты выглядишь как паршивый четырнадцатилетний подросток. Четырнадцатилетний с глазами восьмидесятилетнего. Ты скребешь ногтями щеку, и оглядываешься в поисках более-менее острой бритвы.
Ты пользуешься станковыми бритвами с тех самых пор, как один из подручных головорезов Младшего босса вскрыл человеку сонную артерию обычной бритвой, у тебя на глазах. Да, ты знаешь, насколько это абсурдно.
Ты не трус. Насилие тебя не трогает. Ты больше обеспокоен, что ловишь себя на том, как рассматриваешь самые обычные предметы домашнего хозяйства, прикидывая, как с их помощью можно причинить боль человеку. Способность видеть во всем импровизированное оружие пару раз спасала тебе жизнь, но все это тебе совсем не нравится и совершенно не уместно, когда например ты пытаешься побриться, съесть свой завтрак или разрезать ткань посреди рабочего дня. Это так нелепо, что должно быть смешно, но почему-то ты вовсе не смеешься.
Ты выходишь из дома рано и тратишь свободное время, инспектируя дорогу, по которой Блэр шла из школы. В такой ранний час тебя никто не видит, и это хорошо. Ты можешь представить, что вообразят себе родители или их дети школьники, если увидят, как ты тут шныряешь, особенно в свете недавнего похищения Блэр.
Дэниэл вообще-то неплохо ладит с детьми. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать. Сложно вычислить, что у них на уме. Если адекватно поразмыслить об этом, ты конечно помнишь, что и сам когда-то был ребенком, но этим все и ограничивается. В семь ты уже ощущал себя как маленькая версия взрослого. Плохо помнишь свое детство.
В конечном счете, ты сидишь в метро рядом с маленьким мальчиком, по дороге на работу, и он как будто следит за тобой краем глаза. Что-то в его выражении напоминает тебе Холлиса Мэйсона. Ты игнорируешь его взгляд и закрываешь глаза. Хотя скоро остановка и ты все равно не проспишь долго. Позже ты будешь дремать на обеденном перерыве, и одному из сотрудников придется трясти тебя за плечо, чтобы разбудить. Это маленькое чудо, что ты не ударишь его спросонья. И когда ты снова остаешься один, то с удивлением замечаешь, что руки слегка дрожат. Ты чувствуешь себя нормально, хоть и немного устало, и вскоре это проходит. Просто это странно, ведь твои руки всегда были такими твердыми.
После работы будет то, что ты назовешь ранней ночной сменой.
Ты снова заявляешься к Мэйсону - на этот раз в более подходящее время для разговора - и он сообщает, что сумел кое с кем переговорить. Согласно его сведеньям, полиция установила командный пункт для расследования в местной церкви, и самая верная их зацепка - это старенький грузовичок, который видел кто-то из свидетелей неподалеку от места, где пропала девочка. Свидетели утверждают, что это был шевроле. Никто не упоминал, что видел, как Блэр садилась в грузовик, но слабая зацепка все же лучше, чем ничего.
У тебя в голове формируется портрет похитителя. Вероятно, мужчина, вероятно неженат, вероятно из низшего слоя социума, вероятно не имеет выдающихся навыков общения, но достаточно ловко похищает ребенка, не вызвав никаких очевидных волнений. Ты конечно хочешь представлять его себе настоящим монстром, но в действительности все обычно гораздо банальней. Наверняка у него лицо человека, которому дети готовы легко доверять. Те самые взрослые, которые выглядят располагающе, обычно и есть самые опасные из всех.
(Особенно, когда ты маленький, и это твои слова против их слов, и ты думаешь, что тебе никто не поверит.)
Ты все еще мысленно возвращаешься к похищению Линдберга. Прошло два месяца, пока мальчика обнаружили, совершенно случайно - и к тому времени от него остался лишь гниющий труп, обглоданный стервятниками. Если это одиночное преднамеренное похищение, с возможной целью убийства, ребенка обычно убивают уже через несколько часов после похищения.
Как ты мог пообещать миссис Роуч, что вернешь ее ребенка домой невредимым?
Какая-то часть твоего сознания отказывается признавать, насколько оптимистично твое обещание. Но ты все еще надеешься, что все получится.
Тебе нужно мыслить шире. Неумно строить преждевременные гипотезы насчет исхода этого дела, потому что тебе, быть может, еще предстоит вернуться назад, пересмотреть некоторые детали.
Ты оставляешь Мэйсона, и идешь домой более длинной дорогой, которой ты обычно ходишь, патрулируя улицы. Тут практически ничего не происходит, кроме того, что ты застаешь парочку черных малолеток, разрисовывающих стену. Ты обычно никак не пересекаешься с чернокожими, пока они не делают что-то противозаконное. Ты нормально общаешься с одним из твоих сослуживцев, Говардом, но он всего лишь исключение, которое подтверждает правило. Если Говард может быть добропорядочным христианином, почему другие черные ведут себя прямо противоположно? Ты прогоняешь этих подростков. Ты быстрее, чем они, и было бы здорово догнать их, но ты слышишь голос Дэниэла с своей голове: "Они всего лишь дети, не стоит наказывать их слишком фанатично". Ты находишь эти сантименты забавными. Если они достаточно взрослые, чтобы работать, то уже должны знать разницу между хорошим и плохим. Такова проблема с этими либералами. Они считают, что все являются непосредственной частью их социальной среды, что отрицательно сказывается на развитии индивидуальных личностных качеств. Людям не обязательно быть жертвами обстоятельств. В конце концов, выбор между добром и злом - это добровольное дело каждого из нас. И все же, ты их отпускаешь. У тебя есть более важные дела.
Тебе удается поспать семь часов.
И все равно ты чувствуешь усталость.
*
На следующий день ты приходишь к Сальваторе Гарза, насильнику, который живет всего в паре кварталов от школы Блэр. Как и все остальные, он клянется, что ничего не знает, и ты ему веришь, но все же переламываешь ему руки во всех местах. Оставляешь его скорчившимся на полу в его квартире, с быстро расползающимися синяками под глазами. Ты знаешь, что скоро его лицо так распухнет и посинеет от побоев, что его и мать родная не узнает.
Слава богу, тебе удается удрать прежде чем приезжает полиция. Наверно его соседи услышали тебя и вызвали их. Ты отчитываешь себя за неосмотрительность.
*
Проходит еще неделя. Ты обследуешь местность вокруг дома Блэр, вокруг ее школы, и заброшенного здания, упомянутого похитителем. Снова и снова исследуешь дорогу, по которой она скорей всего шла из школы в предполагаемый день похищения. Допрашиваешь преступников. И по-прежнему ничего. Дни сливаются в размытый хоровод.
Ты предотвращаешь нападение и отправляешь несостоявшегося угонщика в больницу. И когда-то этого было бы для тебя достаточно, но тебе больше не нравится иметь дело с мелкими правонарушителями. Ты не находишь удовлетворения в том, что делаешь.
Ты вламываешься в полицейский участок, фотографируешь отчеты на одну из камер Дэниэла, записи допросов, детали по основным подозреваемым, чтобы потом почитать на досуге. Пару лет назад ты бы не отважился подойти к участку, но в последнее время у тебя так часто все получается, что это сделало тебя достаточно наглым для любого безумства. У полиции уже и без того полно причин ненавидеть тебя, почему бы не подкинуть им еще парочку. К тому же сейчас тебе нужна вся информация, которую только можно добыть, и ради такого случая стоит рискнуть.
Совиное Гнездо - твоя временная база. Одну стену ты уже всю залепил распечатками, схемами, картами, фотографиями возможных подозреваемых. Ты вынимаешь из принтера рулон бумаги, разматываешь его на полу и расчерчиваешь хронологическую последовательность дела.
Ты по-прежнему плохо спишь. Это очень странно, потому что еще не так давно ты работал смену за сменой, сутки напролет обходясь без сна, и все было нормально. Может быть дело Роучей настолько тревожит тебя - но этого следовало ожидать, не так ли? Конечно, тебя все это беспокоит. Ее нет уже двадцать пять дней. Сложно оставаться равнодушным к таким вещам - и это наверное хороший признак, потому что это показывает, что ты не такой бездушный и мертвый, как все те люди. Большинство жителей Нью-Йорка прочтут в газете о трагедии Роучей, но что они предпримут? Им конечно станет ужасно грустно и страшно из-за чьего-то несчастья, но потом они просто перевернут страницу, посчитав, что пропавший ребенок это чья-то еще проблема, не их. Все, всегда - чужие проблемы.
Ты окружен сверхъестественно спокойными людьми, паразитирующими на останках когда-то великой страны.
Тебя все бесит.
В ночь пятницы ты немного сбрасываешь напряжение, когда находишь торговца кокаином Роберта Джексона и заставляешь его прокатиться вниз по лестнице два пролета. Оказывается, он тоже ничего не знает о Блэр, но он все равно это заслужил.
*
Ты слышишь, как что-то звенит в ушах, и на тебя медленно снисходит озарение, что это твой будильник. Проходит несколько секунд, прежде чем тебе удается разлепить глаза, потому что они попросту отказываются открываться. Тебе нужно быть на работе в восемь. Если выйдешь в семь тридцать, то все равно успеешь, тебе нужно всего минут десять, чтобы собраться. Так что можно рискнуть подремать до семи двадцати. Ты снова закрываешь глаза, просто полежишь еще немного.
Когда ты снова открываешь их, на часах четверть одиннадцатого.
Ты набрасываешь что-то и бежишь к ближайшему телефонному автомату. Кто-то взломал его, мелочь не падает, а застревает в щели - это старый фокус, мошенник скоро вернется, чтобы собрать не провалившиеся монетки, выуживая их куском проволоки - так что тебе приходится бежать к другой телефонной будке, которая к счастью не сломана. Ты набираешь номер босса. Его голос звучит раздраженно. Тебе почти совсем наплевать, но ты все равно старательно извиняешься. У тебя нету оправданий своему опозданию, и он не ценит твоей откровенности. Как бы там ни было, он говорит приезжать сейчас же, и ты так и поступаешь.
По дороге ты становишься свидетелем того, как пожилая женщина отчитывает сконфуженного подростка за то, что тот ест вонючий гамбургер в вагоне метро. Так много злобы из-за какой-то ерунды. В других обстоятельствах тебе бы наверно было даже смешно.
У тебя есть чувство юмора (нет, правда - есть), ты просто не уверен, где оно пропадает последние несколько лет. Пока ты едешь, у тебя есть время предаваться бесполезному самоанализу. Даже до того, как началась вся эта суматоха по делу Роучей, дела шли как-то... не так. Ты не можешь вычислить никаких особых причин этим переменам. Может из-за высокого уровня преступности в Нью-Йорке. Может из-за подкосившейся экономики. Может потому что люди наконец начинали понимать, что оптимизм 60-х был откровенно не к месту. Может потому что до всех дошло, что общество катится к чертям, идет ко дну, утягиваемое за собой извращенцами и гедонистами, которые будто бы повылазили из своих змеиных нор за последние двадцать лет. Что бы это ни было, оно повлияло на всех вокруг, оставило отпечаток на каждом лице, поселило что-то холодное и неуверенное в глазах у каждого человека, что не получается скрыть под натянутыми улыбками. Великое Общество оказалось плохой шуткой.
Дэниэл стал непривычно раздражительным, и может быть это одна из причин, почему он улизнул в Массачусетс на такое долгое время. Ты не особенно скучаешь по его компании. Последние пару лет он очевидно завел привычку задавать слишком личные вопросы. Тебе это не нужно.
...Ты не очень понимаешь, откуда в тебе взялась вся эта сентиментальность.
Было бы полезно занять свои мысли чем-нибудь более конструктивным. Ты помнишь, как когда-то часами планировал облавы, продумывал планы ареста бандитов, с увлечением исследовал модель поведения других людей, образ их мыслей, выискивая прорехи в чужой защите. Но дело Роучей кажется таким произвольным и бессмысленным. У семьи нет врагов - ты по крайней мере не нашел ни одного, нет никаких знакомых или родственников, которые могли бы забрать Блэр. Ты все проверил. Никакой кровной мести и великих заговоров, просто абсолютный незнакомец, который в один прекрасный день решил похитить маленькую девочку. Иногда в деле нет никаких замысловатых причин. Человеческая жестокость - сама себе причина.
Работа идет своим чередом. Один из сослуживцев спрашивает, не оглох ли ты, потому что они тебя зовут уже пять минут, а ты никак не реагируешь. Твой слух в порядке, в этом-то ты уверен. Если что-то и не так, то пожалуй напротив, шума чересчур много.
*
Мэйсон оставляет послание в одном из твоих почтовых ящиков. Престарелая пара утверждает, что они видели девочку, похожую по описанию на Блэр, в жилом комплексе в Нью Лотс. Полиция оцепила здание и отслеживает любых субъектов, желающих улизнуть оттуда. Кроме этого, Мэйсон распинается добрых несколько параграфов, отчитывая тебя за набег на полицейский участок. Полиция пока еще готова терпеть некоторые твои выходки - никто не будет лить слез по тем подонкам, из которых ты выбиваешь дурь - но если они хотя бы заподозрят о том, что ты снова влез на их площадку (и да, они знают, что это ты, потому что "на такой неслыханный беспредел только ты и способен"), то они обрушатся на тебя, как тонна кирпичей.
Против собственного желания, ты ухмыляешься. Интересно, если бы они знали, что у Дэниэла в подвале уже давно есть доступ к их архивам - что бы они сказали.
Это письмо - последнее, что ты услышишь от Мэйсона.
*
Проходя мимо магазина, ты постоянно останавливаешься пролистать последние газеты; ты фанатично выискиваешь в них хоть какие-нибудь упоминания о Блэр, где ее могли заметить, но ничего нет. Кроме повседневной заметки о том, что расследование ведется. Все же, по крайней мере последнее свидетельство может означать, что она все еще жива, полиция восприняла эти показания очень серьезно, и интерес общественности к делу возобновился.
Следующие несколько дней ты продолжаешь патрулировать улицы как обычно. Не перестаешь задавать вопросы. (Подозреваешь, что с твоей легкой руки в больницу уже отправилось никак не меньше тринадцати человек. Ты всегда следишь за такими вещами.) Влезаешь в драки. Большинство выигрываешь. Если не выигрываешь, то успешно сбегаешь, отделавшись немногим больше, чем синяками и порезами. Насилие странным образом успокаивает, потому что оно прямолинейное и привычное.
Как-то раз случайно пересекаешься с Жасмин - двенадцатилетней женщиной, продающей себя на одной из автобусных остановок уже целый год или около того. Ты знаешь, что ей двенадцать, потому что она выглядит на столько, и к тому же сама призналась в этом Дэниэлу (как только закончила насмехаться над его костюмом) в одну из предыдущих встреч. Да простит тебя Господь, но ты не знаешь, что делать с Жасмин. (Как однажды сказал Дэниэл - "Ты не можешь драться с ней, потому что, если ты победишь, поздравления, ты только что побил двенадцатилетнюю девчонку. Если проиграешь, поздравления, ты только что проиграл драку двенадцатилетней девчонке.") Обычно ты стараешься обходить ее за километр, но исчезновение Блэр заставляет тебя задуматься. В конце концов, она сама убирается со своей остановки, потому что ты распугиваешь ей клиентов. Дэниэл приглядывал за ней и приносил иногда чашку кофе, но у тебя нет намерения поощрять ее. Она постоянно курит и у нее ужасный лексикон. Тебе интересно, где ее мать. Некоторым людям нельзя позволять размножаться.
В своих самых темных мыслях, ты задаешь себе вопрос, почему такая девочка как Блэр похищена, в то время как Жасмин цела и невредима. Если Бог и существует, то какой-то Он невнимательный. Тебе приходится напомнить себе, что такие девочки, как Жасмин, тоже пропадают. Разница в том, что всем на это наплевать. Некоторых людей легко выкинуть из головы.
Нищета делает столько вещей невидимыми.
Но это дает только больше причин попытаться что-то предпринять.
Впрочем, в твоем случае уже слишком поздно. Ты оглядываешься вокруг, мрачные высотные дома и общежития нависают над тобой, и у тебя появляешься болезненное чувство, что ты дома.
*
Ты просыпаешься, зеваешь, готовишь завтрак, какое-то время шатаешься по квартире туда-сюда - и когда уже стоишь перед зеркалом и чистишь зубы, твои сны внезапно возвращаются к тебе.
Тебя тащат куда-то. Ты пытаешься сопротивляться, но конечности отказываются подчиняться, твое тело - мертвая тяжесть, ты существуешь лишь в маленькой искорке сознания, запертой в ловушке собственного черепа. Ты опознаешь это чувство, как контузию. На твоем запястье чья-то рука, и это вызывает еще одно воспоминание - о руке, держащей тебя за шею сзади.
Ты прогоняешь сны из своей головы, но почему-то все равно стоишь и смотришь на свои руки. Жесткие ладони, выступающие костяшки, длинные пальцы (один из них кривоватый, однажды был сломан и сросся неправильно - ты уже и не помнишь, как давно это было). Бледные слепые создания, проворные и умные; они ничем не отличаются от рук любого человека. Они - самая убийственная часть человеческого тела, сразу после мозга и перед языком. Ты ломал такие руки множество раз; ты знаешь, как сильно нужно надавить, прежде чем послышится хруст костей, и ты знаешь, как это будет больно. Люди особенно чувствительны к повреждениям их рук. Их рук, и их глаз.
Ты не знаешь, сколько стоишь там, но когда наконец поднимаешь глаза, чтобы посмотреть на часы, то видишь, что уже опаздываешь на работу.
*
День выдался прекрасный, и ты жмуришься каждый раз, выходя на солнце.
По дороге от метро, проходишь мимо гигантских сияющих витрин универмагов, в которые никогда не зайдешь, и избегаешь смотреть на свое отражение.
На перерыве ты немного отвлекаешься, подбирая брошенную кем-то газету. Там есть новости, Блэр видели еще раз. На этот раз не в Нью Лотс - на этот раз даже еще ближе к твоему кварталу. Хорошо знакомый район. Ты хочешь верить, что в этом есть нечто судьбоносное. Ты хочешь сделать все, чтобы не нарушить данное мистеру и миссис Роуч обещание. Если ты найдешь Блэр живой, это будет словно отпущение.
(Если ты не найдешь ее живой, это сделает тебя лжецом.)
В свете всего этого, ты убеждаешь себя, что Блэр все еще жива. Кто-то знает что-то.
*
Ты наносишь визит Ричарду Гиббсу, мелкому сутенеру. Он живет всего в нескольких улицах вниз от твоего дома. Какая удача.
В окнах многоэтажки, где располагается его квартира, все еще горит свет и продолжается какая-то деятельность, и ты задаешь себе вопрос, эти люди вообще когда-нибудь спят? Впрочем, тебе все равно удается попасть внутрь без приключений. Скрытность даже не требуется. Большинство из них знает, кто ты такой, и все от тебя шарахаются. Им не нужны проблемы. Этого каждому в жизни и так хватает.
Здание на удивление чистое и приличное, и ты сталкиваешься с одним из этих неловких, каверзных моментов, когда приходишь в дом мелкого преступника, который живет гораздо лучше, чем ты сам. У стены, перед его квартирой, брошен детский трехколесный велосипед, и это заставляет тебя притормозить; у Гиббса есть дети? Сомнительно. Конечно, у него может быть несколько подружек с детьми, которые могут быть или не быть его. Мысль о том, что у кого-то есть семья, обычно делает его в твоих глазах более человечным и добропорядочным, но в случае с Гиббсом это имело обратный эффект.
У него на двери стоит дорогой замок. Стоял, пока ты его не сломал.
Внутри квартиры все пропитано горелой травянистой вонью марихуаны. Ты слышишь шум со стороны кухни - планировка здесь очень напоминает твою собственную - и ты видишь Гиббса, он как раз стоит к тебе спиной и жарит что-то на плите. Он не догадывается о твоем присутствии, пока не становится слишком поздно.
В одно мгновение ты оказываешься позади него, выворачиваешь его руку и берешь в захват. Сковородка летит на пол, и Гиббс воет, когда брызги горячего масла попадают ему на ноги. Чем больше он вырывается, тем больнее делает сам себе. Он здоровенный тип, но ты знаешь, как повернуть это против него.
- Мистер Гиббс, - говоришь ты, - Я разыскиваю Блэр Роуч. Вы должны были видеть в газетах ее фотографию.
Он перестает трепыхаться, видимо ему хватает мозгов понять, что он вот-вот порвет связки в собственной руке.
- А почему ты спрашиваешь меня?
- Несколько лет назад вы имели дела с Арнольдом Гаррисом. У Гарриса очень своеобразные интересы.
- Послушай, ты знаешь, что я не имею к этому отношения! Ты видел моих девочек, с ними все в порядке. Гаррис умер два года назад в тюрьме, черт возьми, - сквозь стиснутые зубы оправдывается Гиббс.
- Я хотел бы знать, с кем еще ты имел дело. У кого еще были подобные специфические интересы.
- Слушай, да ни у кого, понятно? К тому же, я знаю эту девчонку, в смысле пропавшую, никакой дурак не стал бы связываться с этим, из профессионалов точно никто, ты не у тех спрашиваешь. Думаешь, ее продали или типа того? Черт, говорю тебе, никто бы не взялся, слишком рискованно, она скорей всего уже давно мертва, она...
Ты нажимаешь своим весом ему на спину, между лопаток, заставляя наклониться вниз, и держишь его лицо в сантиметрах от одной из горячих пластин на плите.
- Не убивай меня, - хрипит он.
- Не обязательно убивать тебя, Гиббс, - отвечаешь ему. - Ты знаешь людей.
- Ничего я не знаю...
Ты нагибаешь его голову, пока он не начинает орать, и ты чувствуешь запах горелого мяса, и тогда даешь ему немного разогнуться.
- Алекс Уилсон, ты, мелкий сумасшедший ублюдок! - верещит он. - Иди и спроси Алекса Уилсона, не меня!
Ты знаешь Уилсона. Единственная причина, по которой ты еще не разговаривал с ним, это потому что счел его малозначительным. Он всего лишь наркокурьер.
- Почему он? - ты снова легонько подталкиваешь его голову к горячей плитке.
- Я был в букмекерской конторе на днях, и он был там, а над стойкой висел телек, и там как раз шли новости про эту девочку, и он просто как-то забавно уставился туда, и черт возьми, это все, что я знаю, правда! Чего еще тебе от меня надо?
Он не лжет. Что-то внутри подсказывает тебе, что он дал тебе лучшую зацепку за последние несколько дней, и ты ослабляешь хватку, всего на мгновение. Глупая ошибка.
Ты никогда бы не подумал, что он может быть таким прытким; он высвобождает одну руку, и выхватывает один из ножей из сушилки рядом с раковиной. Ты уже отскочил от него, пытаясь уйти за пределы его досягаемости, но ты не такой быстрый, как тебе кажется. Он бьет снизу вверх, целясь в живот - все еще спиной к тебе - и промахивается, вонзая лезвие тебе в бедро. По ощущениям напоминает обычный удар кулаком.
Боли почти что нет - ты знаешь по собственному опыту, что она придет позднее - но предчувствие боли заставляет секунды растягиваться в бесконечность. Возникает чувство нереальности происходящего.
Он проворачивает лезвие, прежде чем вытащить. Ты незамедлительно выбиваешь нож у него из руки, как будто это что-то нечистое.
Как всегда наблюдательная и дотошная часть твоего разума регистрирует тот факт, что это всего лишь нож для чистки картошки, до смешного маленький. Совершенно нелепо.
Время снова ускоряется, выворачиваясь наизнанку. Ты как будто управляешь телом откуда-то снаружи.
Помимо туманного осознания того, что тебя только что проткнули кухонной утварью, ты не очень соображаешь, что делаешь. Только когда ты останавливаешься и видишь Гиббса, лежащего на полу с кровью, вытекающей из ушей и рта, до тебя доходит, что ты забил его до бессознательного состояния.
Твоя одежда становится холодной и начинает липнуть к коже. Тепло как будто бы утекает из твоего тела.
Ты подбираешь глупый маленький ножичек, и, прихрамывая, уходишь прочь из квартиры.
На улице начинается дождь. Где-то на пол пути домой нога начинает болеть. Это ноющая непрекращающаяся боль; сперва похоже на отбитую ступню или прижатый дверью палец. Это только вступление. Будет хуже. Ты не уверен, насколько ранение серьезное. Крови действительно много, и ты даже думаешь, неужели ему удалось задеть бедренную артерию. Тебя посещает мысль, что от потери крови можно умереть. Когда ты был подростком, ты мечтал о том, как будешь жить в красивом доме, среди славных соседей, иметь хорошую работу, и оставишь все эти мрачные улицы позади. Здесь и сейчас, взрослый, ты не хочешь быть ни в каком другом месте. Потом ты говоришь себе, что хватит драматизировать. В тебе говорит шок. Он играет злые шутки с твоим разумом. Ты замечаешь, как мысли становятся неприятными и зацикленными. Ты пытаешься вести переговоры с монологом в твоей голове, приказываешь ему заткнуться, с тобой все в порядке, но ты всего лишь пассажир в собственном мозге. Потом ты снова начинаешь беспокоиться, потому что где-то читал, что тревога - симптом сильного гиповолемического шока, а потеря третьей части всей имеющейся крови может стать смертельной для человека. Это не пустое волнение.
Когда ты добираешься до дома, то хватаешь пару пластиковых пакетов и прижимаешь к ране самым чистым полотенцем, которое можешь найти. Подкладываешь подушку под ногу, чтобы держать ее приподнятой.
Через какое-то время ты проваливаешься в бессознательное состояние. Это не совсем то же самое, что сон.
*
Когда ты просыпаешься (очевидно, Гиббс не задел бедренную артерию), у тебя раскалывается голова. Первым делом кое-как доползаешь до раковины и пьешь воду до тех пор, пока не становится тошно. Только после этого перематываешь ногу как следует. Выходишь из дома только чтобы дойти до телефона, позвонить на работу, и сказать, что болен. Остаток дня ты проводишь в кровати, сидишь на засохшей полосе крови, которую оставил вчера. Больше сесть некуда, у тебя ужасный бардак.
Ты открываешь один из своих журналов и тупо сидишь, уставившись на пустую страницу. Внезапно тебе совершенно нечего сказать. Чувствуешь себя обманутым.
У тебя нет времени сидеть здесь и отдыхать. То и дело встаешь, пытаешься пройтись по комнате, но при каждом движении нога болит так, словно в нее вбивают ржавый гвоздь.
Ты понимаешь, что невозможно будет расследовать дело, если одновременно и ходить на работу, и лечить ранение.
На следующий день ты говоришь боссу, что увольняешься, а после этого ты не помнишь, что он сказал. Он даже не потребовал уведомление, которое нужно подавать за месяц.
Поскольку теперь ты безработный (временно), это значит, что у тебя появилось больше времени поспать.
Но ты не можешь.
*
Тебе нравится то, как маска делает тебя "защищенным". Мир набрасывает на себя зернистую текстуру, становясь немного темнее каждый раз, когда чернила проплывают перед твоими глазами. Если сосредоточиться на этом, можно игнорировать очень много всего. Ты приходишь к Алексу Уилсону так скоро, как только можешь. Находишь его дома. Он дает тебе адрес. Заброшенный магазин платьев. Там живет один человек, Джерард Грайс. Грайс - сводный брат Уилсона. Жена Уилсона присутствует, пока ты его допрашиваешь, но тебе нет дела до этого. Все равно она ничего не говорит и не делает, только кричит. В конце концов все, что ты помнишь из встречи это имя и адрес, а еще замечаешь, что нога снова кровоточит.
Когда ты идешь прочь от дома Уилсона, ты слышишь завывание скорой помощи позади, и знаешь, что они приехали за ним.
*
Будучи уже недалеко от указанного адреса, ты замечаешь побитый грузовичок Шеви, припаркованный у обочины. Твое сердце начинает взволнованно стучать, но ты старательно отбиваешься от растущего назойливого чувства надежды. Надежда - очень жестокая вещь, и ей нельзя доверять. Лучше быть холодным и разумным. Ты видишь впереди магазин платьев. Ты не бежишь.
Магазин кажется пуст, но слышится лай собак. Ты пролезаешь через дыру в заборе, опоясывающем заросший, грязный и отвратно воняющий дворик перед зданием. Две немецкие овчарки грызутся за горку костей и мяса. Осматриваешь здание магазина - по-видимому собаки никак не могут в него проникнуть. Ты будешь там в относительной безопасности.
Ты заходишь через парадную дверь, как когда-то заходили сюда покупатели, должно быть. Разве что, к замку пришлось приложить немного больше силы.
Ты стоишь посреди грязного коридора.
Первая комната слева. Пусто, не считая округлых женских манекенов, печки и канистры с бензином. Дверца печки закрыта, и ты ее открываешь, снимаешь одну перчатку, чтобы покопаться рукой в золе. Там что-то есть, кусочек чего-то легкого и хрупкого, пальцы нашаривают и хватают что-то, похожее на обрывок ткани. Ты вытаскиваешь это и рассматриваешь в тускнеющем свете, и это что-то раньше было розовым, и очевидно принадлежало когда-то ребенку.
Ты уверен, что Блэр где-то в здании.
К печи ты можешь вернуться потом, и расследовать тут все, что понадобится. Но сейчас главное, что ты должен делать - это искать. Жирный пепел липнет к пальцам и ты механически вытираешь их о пальто, прежде чем надеть перчатку обратно.
Здесь так тихо; странно, но ты отдал бы все, чтобы услышать детский плач. Твое воображение похоже работает независимо от твоих желаний, и ты мысленно видишь Блэр, тихо сидящую в шкафу, поджав колени, запертую в кромешной темноте, в которой часы и дни всегда сливаются в опустошающую бесконечность.
Ты идешь проверить еще одну комнату внизу, и тогда ты замечаешь краем глаза силуэт, покачивающийся на фоне окна, в другом конце коридора.
Всего лишь еще один манекен. Ты осознаешь свою ошибку за каких-то пару секунд, но ощущение тревоги улетучивается не сразу. Женские силуэты хотят обмануть тебя, заставить поверить, что они люди - и когда ты ловишь их краем глаза, им это почти удается, неважно, насколько они неправильные и безобразные, без конечностей и голов, насаженные на свои металлические подставки.
Кухня пыльная и затянутая паутиной. Шкафы кажутся пустыми, пока ты не открываешь их, и не видишь там набор инструментов мясника. Они блестят, даже в слабом вечернем свете, и они - единственное, что есть чистого во всей этой мерзкой кухне. Ты берешь в руки разделочный топорик, и замечаешь, что длина зазубренного лезвия совпадает с длиной следов, оставленных на деревянном столе.
Снаружи две собаки рычат, отбирая друг у друга кость. Ты невольно смотришь на них.
Ты еще не смотрел наверху. Блэр все еще может быть где-то там.
Ты знаешь, что это за кость, которую они грызут. Бедренная кость. Она ровная и тонкая, и ты стоишь, задумавшись.
Что-то (как рука у основания шеи) заставляет тебя стоять там и смотреть на собак.
Ты заставляешь себя осознать.
Ты думаешь о родителях Блэр. О похоронах, без тела. Тяжесть разделочного ножа в твоей руке это единственная вещь, удерживающая тебя в реальности - и тебя поражает ощущение, что если ты выпустишь его, случится что-то страшное.
Ты знаешь, что должен делать. Если ты не сделаешь этого, никто другой не сделает.
Покинуть кухню и выйти из дома во двор.
Собаки смотрят снизу вверх, когда ты вступаешь на их территорию. Они должны быть охранными псами, но им не хватает норова. У них непонимающие глаза. Одна их них обнюхивает твою руку - ту, которой ты шарил в печи, за несколько минут до этого, пальцы все еще покрыты золой, она забилась тебе под ногти.
Размахнуться и всадить топорик в его голову. Почувствовать неприятное дребезжание, когда лезвие вонзается в кость - как будто рубишь дерево - и выдернуть лезвие, когда собака осядет на землю.
Повторить то же самое с другой собакой. Тебе не удастся убить ее сразу. Она отползает назад, хотя голова рассечена насквозь, издает звук, не похожий ни на одно земное существо. Один глаз вываливается из глазницы. Запомнить, как ужасно это выглядит, незащищенное глазное яблоко трется о сухую грязную шерсть. Снова и снова взмахивать топором, пока собака не затихнет.
Потом стоять там, все еще вцепившись в рукоять, теперь скользкую от крови. Ждать Грайса.
Тела подергиваются, еще не до конца мертвые, несмотря на уничтоженный мозг. Внутренняя часть головы ближайшей собаки влажно блестит на свету, липкая мокрая трещина. Если к ней прикоснуться, она будет теплой и мягкой, как внутренняя сторона рта.
Закрыть глаза.
*
Кто-то другой возвращается в твою квартиру, собирает все старые журналы, выносит их на улицу и сжигает.
@темы: Rorschach, Fanfiction